С этими словами я развернулась, как будто и впрямь собралась идти дальше.

В следующий миг мне в руку впились острые ногти.

— Что ты хочешь этим сказать! Можно подумать, ты знакома с императором.

— Представь себе, что знакома. Более того, он мне предан, — я улыбнулась. Каждое мое слово было подобно острой стреле и каждое било в цель. Я нарочно повысила голос, что окружающие слышали наш разговор. Кое-кто из стоявших в стороне ликторов покосился на нас. — Как, неужели ты не слышала? Афина, новая певчая пташка нашего императора. Она же его новая возлюбленная! — Я резко развернулась, колыхнув складками дорогого наряда. — Между прочим, это я.

Лепида позеленела от злости. Раньше я ничего подобного не видела, и потому наблюдала за ней с неподдельным интересом. Лицо Лепиды напоминало незрелый сыр. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, затем снова закрыла, и так еще пару раз, как будто потеряла дар речи. Впрочем, я так и не дала ей ничего сказать, ибо вытащила свою последнюю и самую острую стрелу. Теперь уже все, кто находился в атрие, не стесняясь смотрели в нашу сторону.

— Более того, когда император удалится на лето в свою виллу в Тиволи, он, между прочим, возьмет с собой и меня.

Я вновь одарила мою собеседницу улыбкой. Лепида застыла на месте, хватая, словно рыба, ртом воздух.

— Можешь зайти ко мне разок, пока я еще здесь и не уехала в Тиволи. Думаю, нам есть, что сказать друг дружке. Кстати, тебе нет нужды стесняться по поводу того, что идешь в гости к певичке и рабыне. Я уже привыкла принимать высокопоставленных посетителей. А пока желаю тебе приятно провести день, Лепида Поллия.

О, чудный миг! Нет, это действительно был чудный миг. Увы, стоило мне выйти из стен дворца на улицу, как моя радость тотчас уступила место сомнениям.

Да, император берет меня с собой в Тиволи. Куда обычно не приглашал никого.

Но почему?

— Решил одарить меня на прощанье? — спросила я как-то раз, проложив себе дорогу сквозь толпу слуг, рабов, секретарей, которыми обычно кишела его библиотека. Если его прощальный подарок окажется щедрым, возможно, я смогу выкупить у Ларция свободу.

— Я пока не прощаюсь с тобой, — ответил император равнодушным тоном, запечатывая какой-то документ и передавая его рабу. — Я намерен взять тебя с собой на лето в Тиволи. Мы уезжаем через пять дней.

Я застыла на месте, открыв от удивления рот. Подозреваю, что вид у меня в тот момент был довольно комичный. Домициан оторвал глаза от своих свитков и посмотрел на меня едва ли не с раздражением. Однако уже в следующий миг поднялся из-за стола, обошел рабочий стол и, шагнув ко мне, одарил теплой и искренней улыбкой, что бывало нечасто.

— Нет, Афина, я не шучу.

С этими словами он взял меня за руку, чем снова несказанно меня удивил. За исключением мгновений «постельной борьбы», он почти не прикасался ко мне. Домициан поднес мои пальцы к губам, как будто собирался их поцеловать, однако неожиданно наклонился и впился зубами в мякоть моей ладони.

— Много вещей с собой не бери, — сказал он и вернулся к своим документам, как будто ничего не произошло, принялся диктовать секретарям письма. Сопровождаемая ошеломленными взглядами всех, кто стал свидетелем этой сцены, я словно сомнамбула вышла из таблинума и тотчас столкнулась нос к носу с Лепидой.

Впрочем, я даже не стала останавливаться, ибо взгляд мой был устремлен не на нее, а на небольшой красноватый полумесяц на подушечке моей ладони. В солнечном свете он был уже почти неразличим.

Нет, похоже, мне действительно пора поторопиться домой. Если я через пять дней уезжаю в Тиволи, то времени на сборы у меня в обрез.

— Интересно, что делает такой всемогущий сановник, как префект претория Норбан, сопровождая любовницу своего начальника к ее господину? — поддразнила Афина. — Надеюсь, это не понижение в должности?

Павлин рассмеялся.

— Надеюсь, я пока единственный, кому император доверяет сопровождать его метрессу, не опасаясь, что по пути я попробую тебя соблазнить, — игриво ответил он. В сиреневом платье, с лазурными гребнями в темных волосах, Афина сидела, откинувшись на подушки за темно-фиолетовым пологом императорского паланкина, который несли шестеро нубийских рабов с каменными лицами, — живое воплощение императорской возлюбленной. Павлин ощутил легкий укол зависти, ведь он имел возможность наслаждаться ее обществом задолго до императора. Впрочем, Домициану вряд ли об этом известно. Павлин поспешил прогнать от себя эту крамольную мысль и направил своего скакуна к императору. Дорогу для них расчистили загодя, и роса уже высыхала на траве. Положив на плечи копья, вверенная ему когорта преторианцев бодро шагала позади него, шутливо поругивая весеннюю грязь под ногами. Воины были довольны не меньше, чем гарцующий на скакуне Павлин, тем, что тронулись в путь таким замечательным, ясным, солнечным утром.

— Поскольку я сейчас не во дворце, можешь называть меня просто Тея, — сказала Афина, веером отгоняя от лица пыль. — В конце концов, это мое настоящее имя.

Павлин растерянно заморгал.

— Я не знал.

— Конечно, откуда тебе это знать? Мужчины не привыкли разговаривать со своими любовницами. Лишь со своими друзьями.

— То есть император не разговаривает с тобой?

— Почему же? Разговаривает. — В голосе Афины, или Теи, прозвучали задумчивые нотки. — Но ведь он не такой, как все.

— Это верно, не такой, — согласился Павлин.

— И он высокого о тебе мнения. — Тея приподнялась и оперлась локтем на пурпурные шелковые подушки. — За эти последние несколько лет у тебя в Дакии почти не случалось никаких неприятностей.

Павлин пожал плечами, и плюмаж на шлеме колыхнулся.

— Я всего лишь сторожевой пес.

Тея улыбнулась и тряхнула головой. Лазурные серьги тотчас качнулись на фоне красивой стройной шеи.

— Как я понимаю, он постоянно прибегает к твоей помощи.

— Верно, — согласился Павлин. — Но это признак особого доверия.

— Пожалуй, ты прав. Доверить кому-то свои войны и своих женщин… У императоров не принято заводить друзей, но тебя вполне можно назвать его другом.

— Думаю, что нет, — возразил Павлин, с улыбкой глядя на пегую шею своего жеребца. — С таким человеком невозможно водить дружбу.

— Это почему же? — последовал вопрос.

— Ну хотя бы потому, что он… — Павлин попытался подобрать точное слово. — Стоит увидеть его на войне, как ты сразу все поймешь. Он не из тех полководцев, что привыкли рассуждать о доблести за чашей теплого вина, так ни разу и не рискнув броситься в самую гущу сражения. Иное дело — наш император. Неудивительно, что легионеры готовы стоять за него горой. Ведь он один из них. Такой же воин, как и они сами.