красок и ломающим голову над придумыванием привлекательных названий для своих косметических изобретений.

С настоящей отцовской гордостью представив мне своего приемного сына и русскую жену, которая по мусульманскому обычаю на мгновение возникла на пороге комнаты, скрывая лицо под густой темной вуалью, Абу эль-Касим приказал обоим отправиться на женскую половину и, протягивая мне кубок с вином, озабоченно произнес:

— Янычары и отступники Хайр-эд-Дина, несомненно, не лучшие пастыри в этом мире, ибо стригут своих овечек, не думая о последствиях, а это вызывает неодобрение, вернее — недовольство, жителей Туниса. Особенно возмущены представители старинных родов, которые издавна привыкли распоряжаться и даже править в городе. Эти привилегии они получили от бывших владык Туниса, и их недовольство вполне понятно. Несколько месяцев назад в городе появился один испанский купец. И очень похоже — купец плохой, ибо вовсе не разбирается в своем деле. Более того — избранным покупателям он за бесценок продает очень дорогие товары, надеясь таким образом снискать их благосклонность. Не считаясь с мнением купцов города, он сбивает цены, и не трудно себе представить, что такое поведение вызывает справедливое возмущение в наших кругах.

Взглянув на меня лукаво и глотнув вина, Абу эль-Касим продолжал:

— У этого испанца есть слуга — обращенный в христианство мавр, который по вечерам любит бродить по городу, украдкой навещая самых рьяных сторонников Мулен Хасана, а также тех, кто больше других недоволен новыми порядками в Тунисе. Из чистого любопытства я приказал понаблюдать за испанцем и его мавром, и вот что оказалось: испанец много раз открыто наведывался в касбу, предлагая свои товары самому Хайр-эд-Дину. И вот еще что: Хайр-эд-Дин принял его лично и не раз потом оставался с ним один на один, подолгу беседуя. Из этого следует, и я готов даже держать пари, что этот чужестранец — посланник императора и — скорее всего — испанский дворянин, ибо ведет он себя по-дурацки, к тому же слуга его — крещеный мавр.

В беседе за кубком вина мы провели почти всю ночь, а с утра пораньше я отправился в порт, отыскал там корабль испанца и под предлогом покупки хорошего венецианского зеркала напросился с визитом к торговцу. Когда мавр сообщил своему господину о богатом и благородном посетителе, испанец немедленно вышел на палубу, чтобы как можно любезнее и учтивее приветствовать меня. Мне же хватило одного взгляда, чтобы по его лицу, рукам и осанке определить, что этот чужестранец — отнюдь не из сословия мелких лавочников.

Он сразу же повел разговор о событиях в мире, а когда я заявил ему, что прибываю прямо из Стамбула, из сераля, и что намерен поступить на службу к Хайр-эд-Дину, испанец проявил неподдельный интерес к моей персоне и последним новостям из турецкой столицы. А я без утайки рассказал ему, что в серале все пребывают в большом волнении, испытывая недоверие к великому визирю Ибрагиму, и несмотря на взятие Багдада никто не верит в счастливый исход войны с Персией.

Пересказав последние новости, я принялся ловко врать и заявил, что считаю мудрым и необходимым подыскать себе нового господина, ибо даже самому предусмотрительному человеку не избежать со временем болезненной подозрительности великого визиря и, конечно же, ее последствий.

Выслушав меня, испанец, видимо, решил, что я, совершив какой-то позорный поступок, скрываюсь в Тунисе от гнева Ибрагима. Купец любезно пригласил меня в свою роскошно обставленную каюту и, не переставая расспрашивать о моем происхождении, об обстоятельствах, которые вынудили меня надеть тюрбан, словно невзначай, мельком упомянул о том, что он слышал от уважаемых людей, будто папа разрешил нескольким известным отступникам вернуться в лоно Святой Церкви. Папа без лишних расспросов простил им отступничество, учитывая их заслуги перед императором.

Нам не требовалось много слов, чтобы понять друг друга. Испанец доверительно сообщил мне, что зовут его Луис Пресандес и что он — уроженец города Генуи, к тому же имеет честь состоять на службе у императора, более того, является его приближенным и пользуется полным доверием своего монарха, а также уполномочен решать многие, даже очень сложные дела.

— Император, — заявил господин Пресандес, — возглавляя сильнейший в мире флот, вскоре появится у тунисского причала.

Испанец утверждал также, что решительно настроенные жители Туниса готовы в любой момент поднять восстание и с оружием в руках встать на сторону императора, ибо давно уже надоели им турецкие бесчинства, и они от всей души желают победы благородному Мулен Хасану, своему единственному законному владыке. Потому-то умный человек и должен вовремя понять, откуда ветер дует, и быть готовым сменить и убеждения свои, и господина, ибо император — и это известно всему миру — монарх справедливый и наверняка не забудет о тех, кто успел признать и исправить свои ошибки, поддержав государя в его борьбе. В противном же случае изменников и отступников, которые упорствуют в своем заблуждении, ждет жестокое наказание.

Испанец так долго манил меня и запугивал одновременно, что в конце концов мы оба прослезились, а я — вынужден здесь признать — всегда исключительно чувствительно воспринимал красивые обещания и словечки. Это было так волнительно, но несмотря на мою впечатлительность и слезы я все же ничего конкретного ему не пообещал и даже отказался принять деньги в счет наших будущих сделок. Расстались мы сердечными друзьями, и я со всей серьезностью заверил его, что обязательно подумаю о его предложениях. И еще я поклялся Кораном и крестом, что никогда и нигде даже словом не обмолвлюсь о нашем с ним разговоре.

Тем временем Абу эль-Касиму — человеку хитрому и ловкому — удалось переманить на нашу сторону крещеного мавра господина Пресандеса, и тот подробно рассказал нам о делах своего хозяина, а в награду попросил нас помочь ему опять надеть тюрбан.

Вот таким-то образом, не нарушая клятвы, данной испанцу, я смог с чистой совестью предстать перед Хайр-эд-Дином и решительно потребовать от него объяснений.

— О каких это делах капудан-паша Блистательной Порты беседует с глазу на глаз с тайным посланником императора, который пребывает в Тунисе, скрываясь под вымышленным именем? — грозно спросил я. — И что ты собираешься предпринять, Хайр-эд-Дин? Неужели ты и вправду считаешь, что рука великого визиря не дотянется до тебя из Персии?

Не на шутку перепуганный Хайр-эд-Дин оправдывался и защищался, возражая против моих упреков и обвинений. И только убедившись в его неподдельном испуге, я открыл ему тайные замыслы Пресандеса, рассказав о планах поднять восстание и обрушить гнев жителей Туниса на голову Хайр-эд-Дина в тот самый момент,