Из всего этого вырастало одно огромное «почему». Почему граф так рвется туда, откуда его изгоняют? Почему вдове и эдилу это рвение не по душе? Почему черная дама не приглашает на совещание квестора Ренфорда? Что она хочет от него утаить? Ведь еще пару дней назад она ничего не скрывала и даже собиралась обсудить с квестором Ренфордом подробности этой истории — она доподлинно знала, что Лайам прочел отчет. Кто может добавить к отчету что-нибудь новенькое? Естественно, эдил Грациан. Значит, он может сообщить что-то такое, чего Лайаму слышать нельзя. По крайней мере, вдова так считает. Но сам Грациан Лайама не опасается, ему не угоден лишь граф.

На миг за столом воцарилось молчание. Противоборствующие стороны выжидали. Граф Раис первым поднял руки, сдаваясь.

— Я понимаю, я слишком давлю. Простите мою настойчивость, я всего лишь хочу, чтобы правда восторжествовала.

Грациан дернул головой.

— Никто и не сомневается в чистоте ваших помыслов, граф, но, уверяю, вам не о чем беспокоиться. Ареопаг для того и создан, чтобы разбирать без предвзятости, кто прав, а кто виноват.

Эти слова подвели под разговором черту. Собравшиеся задвигались, вставая со своих мест. Лайам с Тассо покидали трапезную последними. Молодой квестор вовсе не походил на Эласко, но тоже сильно робел перед приезжим коллегой. Они условились встретиться через час после восхода солнца, и юноша поспешил прочь, дергая воротничок, изрядно намявший ему шею.

Лайам поймал проходящего мимо слугу и рекрутировал его в свои провожатые. Внутренняя планировка старинного замка была куда более сложной, чем лабиринты казарм Кроссрод-Фэ.

Шагая вслед за слугой, он продолжал размышлять. Ладно, раз уж вдова решила не подпускать Лайама к этому делу, то что в том за беда? Случай сложный, у новичка горячая голова, люди с опытом скорее во всем разберутся. Графу тоже нечего соваться к ареопагу. В ходе дознания всегда может вскрыться что-нибудь новенькое, о чем до поры до времени не следует знать посторонним. Нет, в поведении женщины логика определенно имелась. Гораздо хуже она просматривалась в поступках мужчин.

Заинтересованность графа Райса объяснялась легко, а вот настырность его видимых оснований под собой не имела. Если у него есть что поведать суду, то почему не сделать это прямо сейчас? Зачем скрывать свои карты, одновременно пытаясь что-то разнюхать? Все ведь совсем скоро разъяснится и так. Озадачивало и то, с какой поспешностью Грациан пресек поползновения графа. Пусть этот красавец в состав суда и не входит, но он далеко не последний в герцогстве человек. Прямой потомок знатного рода, приятель герцога, владетель земель, на которых совершено преступление, вполне мог рассчитывать на понимание со стороны дознавателей, а его щелкают по носу? Нет, тут что-то определенно не так.

Ввалившись в гостиную, Лайам рухнул на стул. Голова его шла кругом. И вовсе не от выпитого вина. Просто он слишком мало знал и о графе Райсе, и о вислоусом эдиле, и о политике Дипенмура, чтобы сделать хотя бы какой-нибудь вывод из того, что только что проварилось в его мозгу. «Эй-эй, — напомнил он себе. — Никаких выводов от тебя и не требуется. Ты занимаешься другими делами. Уймись».

Фануил спал на полу, но клиновидная голова его покоилась все же на ташке. Лайам тихонько прошел через комнату, разделся и лег в постель.

«Ты занимаешься другими делами», — подумал он еще раз и улыбнулся. Эти дела не касались ни пропавших детей, ни голубых мелков, ни ведьм, находящихся на службе у герцога, ни подозрительных иерархов.

Чем дольше он повторял себе это, тем распрекраснее себя ощущал.

Во сне Лайам летел над Колиффом вдоль полосы штормовых туч, мечущих стрелы молний в белопенные гребни волн. Рядом, медленно взмахивая кожистыми крылами, возник Фануил.

«Проснись!»

Проснулся он скорее от запаха, чем от мысленного посыла уродца. Пахло тухлыми яйцами. Каждый раз, когда молния била в Колифф, со дна его поднимался пузырь вонючего газа.

«Проснись! Мастер, проснись!»

Вонь усилилась, смешавшись с каким-то смрадом, и Лайам, кашляя, сел. Смрад заполнял всю комнату, едкий, раздражающий горло. Лайам слепо пошарил во тьме руками, нащупал ставни и распахнул окно. Там была ночь, но слабое свечение звезд помогло ему отыскать и зажечь свечу. Смрад стал улетучиваться, изгоняемый ночным ветерком.

— Что тут творится?

«Не знаю».

Где-то в замке послышался вопль, он перешел в визг, потом упал до невероятного низкого воя. Лайам вскочил, мгновенно покрывшись мурашками, и опрокинул свечу. Горящий фитиль тут же погас в лужице воска. Он выругался, нашарил огарок и зажег его вновь, потом затеплил от огонька другую свечу — потолще. Мечи нашлись за кроватью в углу. Сунув их под мышку, Лайам выскочил в коридор, прикрывая свечу рукой.

Рев на мгновение прекратился, затем послышался снова. Лайам прикинул, с какой стороны он исходит, и побежал в том направлении. Фануил потрусил следом за ним.

«Мастер, может быть, нам не стоит так торопиться?»

Они уже спускались по винтовой лестнице.

«Ты что-нибудь чувствуешь? Какую-нибудь магию? А?»

«Нет».

— Это демон?!

«Не знаю. Вызов демона я почувствовать не могу».

Лестница кончилась, вой сделался громче. Похоже, ревущей твари не требовалось передышки.

«Вот магию я бы сразу узнал».

Лайам зарычал, ему захотелось чем-нибудь треснуть уродца, но он решил оставить разборки с рептилией на потом. Вой продолжался, являясь единственным ориентиром во мраке, Лайам шел на него по лабиринтам ночных коридоров, шел медленно, опасаясь, что погаснет свеча. Наконец они с Фануилом добрались до анфилады узеньких комнат, освещенных светильниками. Лайам узнал это место. Где-то здесь должна находиться лестница, ведущая к покоям госпожи Саффиан. Сквозь вой стали пробиваться какие-то крики. Лайам бросил свечу и обнажил мечи. Затем, шлепая босыми ногами по каменным плитам, он побежал к лестнице и, стараясь не задевать ступеньки клинками, поднялся наверх.

Двери по всей длине коридора были распахнуты, возле самой дальней из них стояли вдова Саффиан и Тассо, залитые странным переливчатым светом. Лайам бросился к ним, отшвырнув обычный клинок. В дверных проемах, мимо которых он пробегал, виднелись бледные, искаженные ужасом лица обитателей гостевого крыла. Рев продолжался.

Лайам оттер вдову в сторону и застыл, оглушенный волной несущегося из комнаты рева.

«О, боги…»

Посреди комнаты стоял демон. Его бугристые плечи касались потолка, бычья голова с кривыми сверкающими рогами клонилась на грудь. Торс жуткой твари, покрытый белым вытертым мехом, поддерживали вывернутые назад коленями ноги. Он широко их расставил, одним копытом упершись в пол, другим — в обломки кровати. Купаясь в перламутровом свете, идущем неизвестно откуда, демон победно ревел, а в ногах у него валялось обезображенное тело мужчины, показавшееся Лайаму знакомым, но кто это — он не мог разобрать. Демон усилил рев, воздевая над жертвой трехпалую лапу, и вдруг замер.