Кейт повернула от яхты и медленно поплыла к берегу. Крис будет дожидаться ее дома, беспокоясь, но не слишком. Он не из тех, кто сильно переживает, но сегодня был близок к этому как никогда, увидев, что жена слетела с катушек. Возможно, стоило бы задержаться и поговорить, и он выслушает внимательно, хотя вряд ли поймет ее чувства – вины и долга.

Или, может быть, она возвратится сейчас, и все снова будет хорошо; а потом он заползет под одеяло, и она сделает то же самое. Ее ничто больше не задержит. Все прочитано.

В последнюю неделю они побывали на четырех своих любимых пляжах, построили целые города из песка. Перебинтовав палец на ноге, Кейт, прихрамывая, прошлась по сельскохозяйственной выставке-ярмарке, скатилась с горки, заглянула в павильоны Клуба «4-Н» и вдоволь насмотрелась соревнований по колке дров и метанию сковородок, которых какому-нибудь приграничному городку хватило бы до конца жизни. Они угостили соседей приготовленным на гриле жарким из креветок, омаров и говядины, а детей побаловали кексами, облитыми сахарной глазурью и выпеченными в формочках в виде животных. Она была лучшей в мире матерью, самой лучшей.

Хотя после своего заплыва Кейт и пообещала Крису забыть всю историю с дневниками, получалось это плохо. Мысль о них не оставляла ее ни на пляже, ни на площадке для мини-гольфа, где они сыграли последние раунды, ни на прогулке по городу с огромными порциями мороженого в вафельных стаканчиках. Дело осталось незаконченным. Предполагалось, что все произойдет постепенно: она посвятит чтению лето и примет решение, когда все прояснится. Но ничего не прояснилось.

Кейт не сомневалась в существовании еще одной тетради, но уже не была так уверена в том, что ее забрал Дейв. Вновь и вновь она прокручивала в голове его последний визит и отъезд – как долго Дейв принимал душ, была ли с ним сумка, в которой мог находиться дневник. Наверняка она знала лишь одно: прощаясь на подъездной дорожке, он выглядел уже не таким расстроенным, как прежде. Дейв уходил так, словно сбросил с себя какой-то груз, из чего она заключила, что он воспользовался представившейся возможностью.

С каждым новым днем Кейт лишь укреплялась в своих сомнениях. Через три дня после звонка Дейву, прибираясь в доме, она припомнила отрывок из последней тетради, фразу, на которую обратила внимание еще в начале лета, и, оставив в покое холодильник, поднялась на чердак.

Поскольку окна были закрыты, воздух там стоял спертый, и дневники все еще валялись на полу. Ей был нужен последний – тот, который она читала уже после отъезда из дома Мартинов. «Сейчас мне необходимо собраться и попрощаться с детьми и не забыть захватить все те принадлежности для рисования, которые они накупили, и втиснуть их как-нибудь вместе с этой ужасной писаниной». Вполне возможно, что Элизабет захватила отсутствующий дневник с собой в самолет. Кейт не имела ни малейшего представления о том, зачем бы ей могло понадобиться брать более давние записи, а не новую тетрадь, которую начала перед поездкой, но, если так и было, это никак не объясняло произошедшую с Дейвом перемену, эту его раздражительность. И что гораздо хуже – при этой мысли у Кейт скрутило живот, – теперь она никогда не поймет, что же увлекло Элизабет в парк «Дерево Джошуа».

Воспоминания о прочитанном то меркли, то возвращались вновь, как похмелье. Готовя ужин, Кейт могла припомнить какой-нибудь эпизод из собственного саутбрукского прошлого, а затем вдруг осознать, что пытается подогнать его к новому образу Элизабет. Когда женщины из плей-группы приходили к ней на пиццу, а потом засиживались и, уходя, оставляли кавардак в гостиной, Элизабет всегда говорила, чтобы они ничего не трогали – она, мол, сама потом уберет, дело пустяшное, на пару минут. Теперь Кейт представляла, как Элизабет с облегчением вздыхала после их ухода, а потом работала над каким-нибудь дизайнерским проектом, засиживаясь порой часов до двух ночи, потому что любила это дело, пусть даже заниматься им могла только вот так, урывками. И никогда и ничего не рассказывала, будто отчаянное стремление к чему-то могло подорвать репутацию преданной матери и отпугнуть от нее подруг. Кейт попыталась вспомнить, сколько раз она просила Элизабет посидеть с детьми, когда периодически занималась ресторанным консалтингом. Она всегда полагала, что ответит взаимностью, когда ее об этом попросят. Но, возможно, она только хотела так думать.

Использовали ли они Элизабет? Как и многое в жизни, все было гораздо сложнее. Элизабет нечасто предлагала помочь, а сама Кейт, если и просила посидеть с детьми, то очень редко. И как понять человека, который почти всегда закрыт? Элизабет была одиночкой, однако же ощущала себя особенной, считала свой опыт необычным и уникальным, хотя на самом деле это было не так.

Но Майклу она все же открылась.

Для Кейт всегда оставалось вопросом, можно ли распознать в человеке потенциальную способность к пониманию; как определить, обладает ли этим качеством твой собственный супруг? Вот если бы найти этого Майкла, тогда, быть может, что-то и прояснилось бы.

В городе, где жила Элизабет, было три средних школы, каждую из которых окончили более тысячи человек. За три дня до отъезда с острова Кейт целый вечер просидела в Интернете, просматривая городские образовательные сайты, базы данных и сайты выпускников, указанные в баннерной рекламе.

На следующий день она обзвонила школьных администраторов, и хотя те даже не стали с ней разговаривать, сославшись на конфиденциальность информации о выпускниках, списки учащихся удалось разыскать в Сети достаточно легко. В классе Элизабет было семь Майклов, но лишь одна Клэр. Постучав еще немного по клавишам, она обнаружила, что ближайшая школьная подруга Элизабет замужем и проживает теперь в Нью-Джерси.

Клэр сняла трубку на четвертом гудке. После обмена любезностями, а затем и соболезнованиями, Кейт перешла к причине своего звонка. «Я пытаюсь найти парня, с которым она встречалась в школе, Майкла».

На другом конце линии растерянно молчали. Где-то на заднем плане заплакал ребенок.

«Вообще-то, Элизабет ни с кем всерьез не встречалась, – сказала Клэр, пытаясь успокоить ревущее дитя, но почти тотчас же поправилась. – Хотя, может, и встречалась, только никому об этом не говорила. В этом отношении она была малость со странностями».

С усилием толкнув от себя сетчатую дверь, Кейт вошла в булочную. У кассы никого – ни покупателей, ни Макса. Кондитерские лотки были заполнены тем, что осталось от утренней выпечки. Из подсобки неслось пение.

– Ты в моих грезах…

Она заглянула за занавеску. Стоя спиной к ней, Макс чистил поддоны. Из угла комнаты, где располагалась стереосистема, шли звуки музыки, но наполнял помещение его голос, на октаву выше обычного тона.

Она опустила свою большую картонную коробку на лоток и прошла за занавеску, мурлыча:

– Приди же и люби меня…

Макс помахал ей через плечо намыленной щеткой и продолжал напевать.

– Джон Денвер? – поинтересовалась Кейт, смахнув с футболки мыльную пену. – Так вот что ты поешь, когда остаешься один? Стало быть, ты у нас скрытый фанат Джона Денвера?