Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне следует убить тебя на месте, человечишка! Ты смеешь оскорблять меня в моем собственном доме?
— Простите мою грубость, господин правитель, но я говорю от чистого сердца.
— Вы, люди, считаете себя умнее всех, — усмехнулся Олдельд. — Вечно лезете не в свое дело, пытаясь навести справедливость; вы как дети — не зная культуры других народов, навязываете им свою, да еще и считаете, что только вы знаете, чего хочет мир.
— Возможно, вы правы, но прошу, дайте мне сказать. Это моя единственная просьба.
— Говори, но учти, что своего решения я не изменю.
Встав рядом с правителем Коэт-Мары, Леофрик обратился к толпе эльфов:
— Я родом из земли, которая граничит с Атель Лорен. Она называется Бретонией, и я один из ее рыцарей. Я служу своему королю и защищаю его земли, когда им угрожает опасность. Я рыцарь, и мой путь к рыцарству был долог и опасен.
Я начинал простым рыцарем, которых у нас называют странствующими. Я был молод, горяч и, чтобы стать настоящим рыцарем, готов был сразиться со всем миром. На моей родине многие юноши мечтают стать рыцарями, но своей цели достигают немногие. Странствующий рыцарь — это символ бравады, бесшабашности и высокомерия, а также храбрости, граничащей с безумством. В бою такие воины бросаются на противника сломя голову и получают то, к чему так стремились, — либо великую славу, либо геройскую смерть.
— А при чем здесь это? — спросил Олдельд.
— Сейчас объясню, — ответил Леофрик. — Многие из таких воинов не доживают до старости, и их матери оплакивают своих сыновей гораздо раньше положенного срока.
— В таком случае эти рыцари — глупцы, — заметил правитель Олдельд. — Забыться во время сражения — вещь непростительная.
— Разумеется, вы правы, правитель, но подумайте вот о чем: это известно только тем, кто остался в живых. И пока на свете существует безумство смельчаков, живет и мужество, и чувство долга. Это первое, чему учатся наши молодые рыцари.
— Неужели это стоит их жизней?
— Иначе они не были бы рыцарями, — сказал Леофрик. — Потому рыцари Бретонии и считаются лучшими воинами, что тот, кто ни разу не испытал подобного безумства, никогда не станет настоящим рыцарем, мужественным и благородным.
— К чему ты клонишь, человек?
— К тому, что Кьярно еще очень молод и совершил много глупых поступков, но он полон жизни и храбр. Я уверен, что он уже получил первый урок мужества и долга и готов занять достойное место в вашем клане.
Олдельд покачал головой:
— Из-за него погибло много моих воинов. Я отвечаю за свой род и не могу довериться этому юноше.
— Я знаю, — сказал Леофрик, — и Кьярно это знает, и теперь он будет это помнить до конца своих дней. И никакое наказание не сможет подействовать на него сильнее, чем это. К тому же, выгнав его, вы разобьете сердце своей дочери.
— Не вздумай манипулировать мной, вмешивая сюда еще и мою дочь, — строго сказал Олдельд.
— Не буду, клянусь. Я бретонский рыцарь и никогда не лгу. Я говорю только то, в чем абсолютно уверен.
Олдельд не ответил. Бросив быстрый взгляд на Морвхен и Кьярно, он обернулся к Кайрбру.
— Что скажешь, Гончая Зимы? — спросил он. — Можно доверять твоему племяннику или нет?
Кайрбр сделал шаг к Кьярно и посмотрел ему в глаза. Через несколько мгновений старик сказал:
— Его сердце не лжет, мой господин. Я понял это, когда он был еще ребенком.
— Да, но можно ли ему доверять?
— Не знаю, мой господин, — честно признался Кайрбр. — Мне хочется ему верить, и все же я не уверен.
— В таком случае вот мой ответ, сэр рыцарь, — сказал правитель Олдельд, обращаясь к Леофрику. — Кьярно может остаться с нами, пока идет Дикая охота. Когда охота закончится, он уйдет.
— Нет! — сказал Леофрик. — Неужели вы меня не слушали?
— Я слушал тебя, человек, — резко ответил правитель, — но это ничего не меняет. Здесь правлю я, а не твой король, и я делаю все, чтобы защитить свои владения. Мне нет дела до традиций твоей страны. Думаешь, достаточно произнести красивую речь, и все станет на свои места? Знай свое место, человек, ибо жизнь в Атель Лорен не так проста, как кажется. Возможно, на твоей родине все было бы по-другому, но ты не среди людей. Не забывай об этом.
В наступившей тишине было слышно, как звуки Дикой охоты раздаются все дальше и дальше.
— Провидица… — тихо сказал Олдельд. — Дикая охота… ушла?
Найет закрыла глаза, которые излучали сияние даже из-под опущенных век.
— Она движется по лесу, — монотонным голосом, словно во сне, ответила она.
— В какую сторону? — спросил правитель.
— Она уходит, — ответила Найет и упала на колени.
Кайрбр подошел к ней, чтобы помочь подняться; Найет открыла глаза и взглянула на Леофрика.
— Она покидает лес, — повторила Найет, и по ее щекам потекли слезы. — Магический камень открыл проход!
— Открыл проход? — воскликнул Олдельд. — Но как?
— Не знаю, — плача, сказала Найет. — Я не видела. Не видела…
— Ты сказала, что Дикая охота покинула лес, — сказал Леофрик, уже предчувствуя, что скажет Провидица. — Куда она направляется?
— Прости… — прошептала Найет. — Она направляется в твои земли.
* * *
Убедившись, что вся скотина надежно заперта, Варус Мартель закрыл на щеколду дверь, отделяющую хлев с тремя свиньями от комнаты, в которой он спал вместе со своей семьей. Посветив фонарем, Варус разыскал свою старую куртку — она лежала возле соломенного тюфяка, на котором он спал вместе с женой и двумя детьми.
Жесткий земляной пол в его жалкой лачуге был холодным, тонкая подошва башмаков совсем не задерживала тепло. Подержав куртку возле очага, чтобы она согрелась, Варус вытащил из кармана деревянную трубку и набил ее измельченной травой. Затем, сунув трубку в рот, надел кожаную шапку, тщательно завязал ее под подбородком и, вытащив из очага головешку, раскурил трубку.
Сделав глубокую затяжку, Варус вышел за дверь.
Ночь была холодная, но уже не морозило — зима шла на убыль. В этом году зима была суровая — в селении Шабаон от холода погибло много детей и стариков, а Варус потерял свою лучшую свинью, и, хотя потом его семья в течение нескольких недель ела досыта, поросят в этом году уже не будет, так что придется ему ехать на рынок и покупать новую свиноматку.
От этих мыслей Варус загрустил; стараясь отогнать тяжелые мысли, он вдруг насторожился: где-то вдали громыхнул гром, потом еще раз, уже ближе. Варус взглянул на небо: никаких туч, только сияет бледная
