Вряд ли то, что произошло между нами, можно было назвать целомудренным, но…

Лина и Ричард были единственной парой, отношения которой были более-менее мне известны. Письма Ричарда к ней (его признаниями Лина изредка делилась со мной), по большей части содержали восторженные заверения в любви и пожелания увидеться как можно скорее. Поцелуи – те самые, которые «мокро и никак» – были единственной вольностью, которую Лина позволяла жениху.

Беседы с леди Ребеккой так и вовсе ограничивались перечнем «нельзя» и «потом».

– Когда ты соберешься замуж, Шарлотта, мы с тобой побеседуем, – говорила она, – а пока это тебе ни к чему.

Невольно покосилась на книгу Миллес Даскер, лежащую на столе, и заметила конверт.

Это и вытряхнуло из головы всякие ненужные мысли.

Я привела в порядок прическу, старательно не глядя на припухшие от поцелуев губы. Надела пальто и шляпку, подхватила конверт и вышла за дверь.

Не хочет брать деньги назад по-хорошему – оставлю их в его мастерской.

10

На улице было тепло: снег смягчил холода. Завтра ведь уже первый день зимы, а там и до Праздника недалеко. В прошлом году мы собирались в доме виконта, обменивались подарками. Леди Ребекка подарила мне отрез ткани на платье (то самое, которое сейчас на мне), а я ей – вписанные в скромный медальон миниатюры виконта и Миралинды. Над миниатюрами работать в разы сложнее, но она, кажется, даже ни разу его не надела. А впрочем, медальон и впрямь был слишком простенький, к чему ей его надевать?

Но в этом году мне не придется думать про подарки. Разве что для мисс Дженни и для Эби (если получится с ней увидеться в праздничную неделю, потому что в эти дни у кухарки работы много).

Задумавшись об этом, споткнулась, но Орман меня поддержал.

Заглянул мне в лицо, но ничего не спросил, и сейчас я была ему за это искренне благодарна. Молча устроилась на сиденье мобиля и стала смотреть в окно. На привычно мелькающие за стеклом пейзажи, которые смазанными картинками проносились перед глазами. Когда мы выехали на обводную дорогу, отвернулась и уставилась на свои руки. Желание надвинуть на лицо шляпку – так, чтобы полы скрыли от всего мира истинные чувства и мое лицо хотя бы наполовину, неожиданно навело на странную мысль. Под маской очень легко спрятаться.

Отгородиться ото всего мира, если не хочешь быть застигнутым врасплох.

От кого же вы бежите, месье Орман? От кого или от чего?

Молчание, выросшее между нами стеной, становилось все гуще. Как туман (дался мне этот туман!), но я не могла придумать ни слова, с которого начать разговор. Почему молчал он, оставалось только догадываться. Как бы там ни было, все имеет обыкновение заканчиваться. Даже молчание.

– Ты о чем-то хочешь спросить, Шарлотта?

– Я уже спрашивала, но вы не ответили. Про маску.

– Про маску, – он усмехнулся. – Почему она не дает тебе покоя?

Я пожала плечами.

– По-моему, она не дает покоя вам.

Чтобы взглянуть на меня, он на миг оторвался от дороги, на которой мы были одни-одинешеньки. Мы, да еще поземка, порывами ветра расстилающаяся по земле. Только сейчас поняла, что Лигенбург должен уже оказаться с моей стороны, но он по-прежнему со стороны Ормана. Больше того, с каждой минутой город становился все более крохотным, застывшим на островке посреди метущего снега.

– Куда вы меня везете?

– Хочу показать одно место. Тебе понравится.

– Вы так в этом уверены?

– Уверен. Ты же художница.

Мобиль вспарывал снежную пелену с той же легкостью, как ножницы умелой портнихи – ткань. Наверное, мне нужно было потребовать, чтобы он развернулся, но я молчала. Молчала, потому что мы с ним и так оставались наедине в полупустом… хм, будем честны, в пустом доме. К тому же, мне стало любопытно: отсутствие вдохновения измучило меня, как жажда караванщика, затерявшегося в пустынных барханах. Вместо того чтобы писать я либо смотрела на пустой холст, либо думала о случившемся. Если раньше меня терзала только долговая метка Ормана, то теперь…

Смогу ли я вообще писать после того, как все, что было мне дорого, рухнуло из-за дорогой моему сердцу «Девушки»?

После того, как мне придется ее продать.

Мысли оборвались, когда нас слегка подбросило: Орман свернул с дороги и остановил мобиль. Слева раскинулось бескрайнее поле, нетронутое ни единым следом, как лист дорогущей писчей бумаги или чистый холст. Справа – тоже, разве что вдалеке теперь виднелся озябший лес, собравшийся густым темным пятном под полоской тяжелого неба. Вместо гладкого, присыпанного снежной крупой полотна, впереди раздалась глубокая колея, по которой разве что конный экипаж мог пройти. Больше того, колея эта была густо заметена снегом, что в путешествии очень и очень опасно – никогда не угадаешь, что под ним скрывается.

– Похоже, нам придется вернуться, – заметила я.

– Ты так думаешь?

– Вы же не поедете туда? Там ничего не видно.

Вместо ответа Орман вышел из мобиля, даже не потрудившись закрыть дверцу. Порыв ветра подхватил полы его распахнутого пальто, а потом снег взметнулся ввысь, словно пошел от земли к небу. От плеснувшей с пальцев Ормана магии захватило дух, сердце пропустило удар и забилось как сумасшедшее. Как зачарованная, я наблюдала за искрящейся изумрудной волной, прокатившейся от поля до леса, оставляя за собой ровнехонький след и послевкусие могущественной магии. От нее покалывало виски и кружилась голова.

– Основная проблема мобилей в том, что для них нет нормальных дорог, – хмыкнул Орман, возвращаясь на сиденье и захлопывая дверцу. – Мы производим транспортное средство, способное преодолеть расстояние в разы быстрее даже самого скорого поезда, но не можем обеспечить ему нормальную проходимость между городами.

– Вы там травку сожгли, – это было большее, на что меня хватило.

Потому что я до сих пор сидела с широко распахнутыми глазами, вспоминая изумрудный шторм.

– Нет, просто слегка подравнял дорогу. Новой траве до весны ничего не грозит, а этой уже без разницы.

Я глянула на пожухший обугленный клочочек в снегу и моргнула.

– Что это была за магия? – спросила, когда наконец, обрела дар речи.

– Магия искажений.

– Искажений?

– Древняя магия, суть которой ложится в основу любых мало-мальски серьезных заклинаний. В большинстве своем, упрощенных донельзя. Я бы сказал, до примитива в сравнении с изначальными.

– Но вы знакомы с изначальными?

Орман кивнул.

– Откуда?

– Неважно. – Он взглянул на меня, словно собираясь что-то добавить, но промолчал.

Что же, если я собираюсь учиться у него, сейчас самое время об этом сказать. Не только сказать, но и сразу все обсудить. Пока я не передумала.