– За что вмажем? – вопросил Николай, держа пиалу на весу.

– Сейчас я тебе по носу вмажу… – угрожающе прогудел Фома. – Чтобы я этого больше не слышал: вмазать, дернуть, залудить… Есть жидкость. Ее пьют. Вот и все.

– Лады, за что выпьем?

– За что хочешь.

– Тогда… э-э… тогда за здоровье!

– За чье?

– Э-э… за всех.

– За всех сам пей, – отрезал Фома. – А я просто так выпью. Без тоста.

– Тогда за твое здоровье! – провозгласил Николай и выпил, не дерзнув чокнуться.

«Если оно мне еще понадобится», – добавил про себя Фома и тоже опрокинул в себя самогон. Скривился от мерзкого вкуса, сдержал тошноту, задышал.

– Закуска где?

– Нету закуски, – развел руками Коля. – Съели закуску, петух тя затопчи… Ты же последнюю лепешку и съел. Еще утром.

– Поговори у меня…

Николай сконфуженно хрюкнул и перечить не посмел. Начальства он побаивался, тем паче начальство было не в духе. От выпитого феодал только мрачнел. Иногда он начинал хрипло петь, но ни одной песни не довел дальше второго куплета. Оборвав на полуслове, рычал, сжимая кулаки, и лицо его становилось страшным. Николай маялся, не зная, как ему вести себя в случае драки – отмахиваться кулаками или спасаться бегством из собственной хаты? Менталитет русского мужика голосовал за первое, здравый смысл подсказывал второе.

– Налей еще, – деревянным голосом потребовал феодал. – И воды принеси. Запить.

Николай выполнил требуемое. Принес даже с огорода маленький, с мизинец, огурец в колючих пупырышках. Закусь, мол. Дорогому гостю. Огурчик. Жаль, не солененький.

Огурчик оказался горьким – это Фома помнил точно. Зато все остальное, что случилось с ним в тот день, напрочь выпало из памяти. Хотя, наверное, не случилось ничего особенного… Ну, пил. Ну, мрачнел все больше. Наверное, говорил невнятные слова, угрожая кому-то страшной местью, пугал Николая и снова пил тошнотворную жидкость… А, наплевать! Главное, не допился до смерти. Выжил.

Очнулся он днем и удивился тому, что спит не в хижине на лежанке. Оказывается, он спал в выкопанной Автандилом «ванне», погрузившись в воду нижней частью туловища. Верхняя часть лежала на грунте, и на зубах скрипел песок. Пошевелив руками, Фома понял, что они крепко связаны. Другой конец веревки был принайтовлен к валяющейся в трех шагах деревянной колоде. Кажется, вчера никакой колоды здесь не валялось.

Ну понятно… Николай притащил колоду и привязал феодала, чтобы тот не погиб позорной смертью, захлебнувшись по пьяни. Надо думать, к тому моменту феодал отличался от колоды только тем, что мог утонуть.

Нет, передвигаться, наверное, тоже мог… Николай мог бы принести на горбу колоду, но наверняка поленился бы тащить пьяного для протрезвления в водоем. По мнению нормального русского мужика, никакое начальство того не стоило. Пусть спит, где упало, лакеев нет.

Временами накатывала тошнота, но голова, как ни странно, не разламывалась – наверное, организм втянулся. Зато жутко хотелось пить и почему-то знобило. До Фомы не сразу дошло, что вода в ванне непривычно холодна.

Пошарив вокруг мутноватым взглядом, он постиг причину. В ванну всегда впадало два ручья – холодный и горячий. Кто-то запрудил канаву, отвечающую за сток воды из горячего источника. Николай?..

Вряд ли. Не его стиль. Кто-то либо глупо пошутил, либо откровенно издевался над нетрезвым владыкой здешних мест, либо добивался скорейшего пробуждения феодала. Нет, точно не Николай…

Чистая холодная вода дразнила – а не достать ни руками, ни ртом. Фома напряг мышцы, пытаясь подтянуть к себе тяжелую колоду, и не подтянул, зато выволок на берег себя самого, грязного, похмельного и злого. Попытка освободить руки или отвязать веревку от колоды успехом не увенчалась. Пришлось тащить колоду волоком.

Выбираясь, он намутил в ванне, зато холодный ручеек остался чистым. Фома утолил жажду и справился с приступом дурноты. Пройдет… Но какие остроумцы, а? Привязали. Еще бы к колышку. Как козу.

– Эй, умники! – заорал он. – Живо на выход!

Из хижины вышел Борька. Ну-с, этого и следовало ожидать… Паразит. Сейчас еще ухмыльнется…

Против всех ожиданий, ученик и не думал веселиться. Проворно развязал узлы и спросил только одно:

– Очухался?

– Ну, – кивнул Фома, насторожившись. Борька выглядел непривычно серьезным.

– Тогда пошли. И поскорее. Одному мне не справиться.

– Что еще стряслось? С кем?

– С Георгием Сергеевичем.

Чистить одежду Фома не стал, и грязная корка, подсохнув, крошилась, отваливаясь кусочками. Шли быстро.

– С трех сторон завесы, – торопливо объяснял Борька. – Возникли вдруг, я сперва даже не поверил… А с четвертой стороны – там такое… Не пройти, короче. Все ловушки, какие есть, и еще новые какие-то, я о таких и не слыхивал… Одному не пройти, точно. Вдвоем разве что… И то не факт…

– Воды у него что, совсем нет?

– Так я же и говорю!.. Высох источник, кранты теперь оазису. Я пришел – старик пить просит. Ну, отдал я ему свою фляжку, там и было-то всего на три глотка… Вижу: уводить деда надо. В другой оазис. Еще вижу: без воды дед не дойдет. Ну, я, значит, потопал дыни искать, есть там поблизости одно место… Нашел, иду обратно, пять дынь тащу – и здрассьте! Уже не пройти. Я уж и так, и этак, и по-всякому – дохлый номер! Тогда я ноги в руки и за тобой…

– Как узнал, где я?

– Легко. Видел, как ты змеевик выспал, а дальше все понятно – что, где и с кем.

– Догадливый…

– На том стоим.

– Ты не стоишь и не бежишь, ты тащишься… Дай-ка лучше я вперед пойду.

– Не-а. Тебе рано. А прибавить я могу.

– Тогда прибавь.

Фома понимал, что Борька прав. Пусть ведет. У парня хороший глаз и нюх что надо. С похмелья хорошо отмокать в ванне, а не совершать марш-броски по Плоскости – марш-бросок может выйти очень коротким. Возможно, некоторые феодалы любят иногда пропустить стаканчик, но феодалов-пьяниц не бывает, это факт.

Шли ходко. Ловушек попадалось мало. Неужто они откочевали к оазису Георгия Сергеевича? Это что-то новенькое…

Стайный инстинкт? У ловушек?

А почему бы и нет? Что о них известно? Только то, что ловушки губят людей, умеют внезапно появляться, исчезать и медленно дрейфовать… Теперь, выходит, уже не медленно? Собрались в стаю и дернули разом?

Первый случай. Хотя давно ведь уже известно: на Плоскости не бывает небывалого. Есть события повседневные, а есть редкие. Бывают, наверное, и настолько редкие события, что о них нет даже записей в хрониках, собираемых архивариусами короля. Случающиеся раз в тысячу лет, например. Или в миллион. Кто знает, сколько времени существует Плоскость? Какие записи могли оставить выхваченные с Земли копии питекантропов?