Фома решил.

Теперь он шел впереди, а Борька плелся сзади, потому что привилегия феодала – искать и находить безопасный путь. В последний раз Фома пользовался своей привилегией.

Они шли уже не к Георгию Сергеевичу – тот мог подождать, раз уж поднятая Борькой тревога оказалась сплошным враньем. Фома вел Борьку к себе домой.

Ловушек стало попадаться больше. Летающая нить оставила кровоточащий порез на щеке Борьки. Дважды Фома замирал, занеся ногу над черным провалом. Раньше их здесь не было. Один раз пришлось что есть духу бежать назад по своим следам, потому что песок под ногами внезапно взвыл на высокой ноте. Всякий знает: не вздумай ходить по воющим пескам! Минута-другая – и умрешь на месте неизвестно от чего. Полминуты – выживешь, но будешь долго болеть и помаешься изрядно. А если не больше нескольких секунд, то вроде и ничего…

Уже перед самым оазисом Фома спросил, обернувшись:

– С Оксаной-то как у тебя?

– Никак, – буркнул Борька. – Умную корчит. Больно надо. А что?

– Не исключено, что есть другой вариант…

Бриджит принимала душ – поливала себя у ручья из чайника. Завидев мужчин, она приветливо помахала рукой и не позаботилась прикрыться. Зачем? Пусть ценят.

– Рот закрой, – шепнул Фома Борьке. – Молочных желез никогда не видел?

Густо покраснев, ученик пробормотал что-то невнятное. Он даже постарался отвести взгляд – без особого успеха делал вид, будто его чрезвычайно интересует кровля хижины. Казалось, глаза его приобрели способность наводиться на цель независимо друг от друга. Как у хамелеона.

– Косоглазие заработаешь, – сказал Фома. – Шел бы ты в дом.

Борька подчинился.

– Оу, мальчик! – вслед ему зазвучал голос Бриджит. – Как есть жьизнь? О-ля-ля?

Борька хлопнул дверью. Фома был уверен: наверняка подглядывает в щель.

– Цигель-цигель ай-лю-лю, – пробормотал Фома. – Ты бы хоть прикрылась. Испортишь феодала.

– Тебя? – проворковала Бриджит. – Почьему нет?

– Не меня – Борьку. Я ухожу насовсем. Феодал теперь он, понятно?

– Нет. Зачем ты есть уходить?

– Потому что так мне захотелось, – сказал Фома. – Значит, уйду. Авек плезир. Тебя с собой не возьму.

– Дьерьмо. Зачем ты есть уходить?

Фома не мог ей объяснить так, как Борьке. Она бы не поняла.

Зато она, кажется, начала понимать другое: один мужчина ее бросает, но, кажется, готов предоставить замену. Стало быть, ничего не потеряно.

Наверняка она предпочла бы обоих сразу. У Бриджит была простая и понятная душа. Но нет, так нет. Жизнь – искусство возможного. Хватай, что плывет в руки. Зачем устраивать истерики?

– Я был влюблен в тебя первое время, – признался Фома. – Может, неделю, может, дней десять. Этого мало, но и за это спасибо. Кое-что я тебе все-таки должен.

– Кое-что?

– Не так уж и много. Все-таки ты жила все это время гораздо лучше, чем обычно живут на Плоскости. Но мужика – должен. Не нравится Борька – могу отвести тебя к Магнуссону. У него нет подруги, он тебе обрадуется…

Бриджит капризно поморщилась. Нет, ее вовсе не привлекала перспектива тащиться куда-то по опасной пустыне. Кем еще окажется этот неведомый Магнуссон? Мальчик лучше. Молоденький, нетерпеливый. И не надо никуда ходить.

Старики тоже часто убеждены, что не надо никуда ходить.

К чему? Сиди, думай. Чистый разум способен на многое. По капле океанской воды он догадается о китах. По одной песчинке он постигнет минералогию с петрографией и, может быть, даже тектонику. По известным мотивам – раскроет преступление, как аббат Фариа.

Так им кажется. А если хочется размять ноги – уподобься перипатетикам и прогуливайся взад-вперед без отрыва от мыслительного процесса. В оазисе для этого предостаточно места. Оазис беден, зато уютен, а мир вокруг него безобразен и опасен. Нет нужды съесть все яйцо, чтобы убедиться в том, что оно тухлое. Нет, нет, никаких дальних пеших походов! Ни в коем случае! Информация и так понемногу доходит, и ее хватает, чтобы понять: в иных краях то же самое. С местными вариациями, конечно, как же без них, но в основе – то же.

Старики думают, что накопленный опыт и разум говорят им: сиди. А на самом деле им говорит это телесная немочь. Человек ведь известный обманщик и охотнее всего обманывает сам себя. Разум – лишь прислужник инстинктивных предпочтений. Сколько теорий выдумано, сколько философских систем построено ради элементарного самообмана!

Об этом думал Фома, сидя на теплом камне и слушая Георгия Сергеевича. Старый учитель был единственным, к кому стоило зайти попрощаться. И ради чего? Чтобы выслушивать уговоры остаться?

Все равно, конечно, зайти стоило.

За последние годы старик совсем исхудал и даже стал меньше ростом. Старость сушила его, заживо превращая в мумию. Сквозь редкие седые волосы на черепе просвечивала кожа. Глаза, прежде живые и внимательные, совсем выцвели. Но ум оставался ясным. Услыхав от феодала, что тот уходит, Георгий Сергеевич потребовал фактов и только фактов. Он не желал просто уговаривать. Он намеревался доказать Фоме нелепость его решения чисто логическим путем. Пришлось рассказать все: и про экспедицию на запад, и про королевство, и про нежданное спасение. Последнее заинтересовало старика сильнее всего.

А когда Фома кончил рассказ, немедленно последовала контратака. В очередной раз Фома узнал, что нельзя быть таким слепым. Ведь местный бог (или представитель неизмеримо более высокоразвитой цивилизации – называйте как хотите) четко дал ему понять собственную ценность для него, бога. Вполне вероятно, что эта ценность проистекает из факта наличия в сравнительной близости короля-двойника. Это же очень интересно для Экспериментатора! Черт знает сколько времени он занимается тем, что забрасывает копии людей в нечеловеческий мир и смотрит, как они обустроятся. Какую форму общественных отношений придумают? Они придумали феодализм. Расчудесно! Тогда он берет и изменяет один-единственный параметр окружающей среды. Глядь – возникло королевство. Со временем он изменит еще что-нибудь и посмотрит, что получится. Пока же – вот две копии одного и того же человека, рядом и в конфликте! Крайне интересно! Потому, надо полагать, Экспериментатор и вмешался в эксперимент, что счел его неоконченным. Пользуйтесь этим, садовая вы голова!..

– Я не хочу этим пользоваться, – угрюмо сказал Фома. – Георгий Сергеевич! Неужели вы не понимаете, насколько это унизительно?

Георгий Сергеевич всплеснул руками:

– Это прекрасно! Пусть он изучает вас, ну и что? Взамен он своими действиями дает вам возможность изучать его, разве не так? Ведя себя нестандартно – а ведь вы так и поступаете, – можно спровоцировать его на вмешательство в эксперимент. Рискованно, не спорю. Зато интересно. Игорь, друг мой, опомнитесь! Взгляните трезво. Разве лучшие умы человечества не мечтали об изучении внеземных цивилизаций? Вы, наверное, единственный человек, кому по силам начать изучение хотя бы одного представителя чужой цивилизации. И вы – вы, кого я считал очень незаурядным человеком, – отказываетесь от такого шанса?