— Джеймс, я, правда, хотела тебя найти. И я хочу быть около тебя.

Какая чушь!

— Замолчи.

Если он позволит себе хотя бы чуточку ее пожалеть, то не сможет отвезти ее в Лондон, чтобы она испытала на себе гнев короля.

— Пожалуйста, Джеймс!

— Я приказал тебе не называть меня так.

— Ты должен меня выслушать. Клянусь, я ничего не знала о том, что тебя посадили в тюрьму. Мне больно смотреть на твои шрамы. Я никогда бы не позволила, чтобы тебе причинили вред.

Маленькая лгунья.

Он остановился. Если бы не было нужно привести ее к королю живой, он с удовольствием выбросил бы ее за борт.

— Еще одно слово, и остаток пути ты проведешь с кляпом во рту, поняла?

— Но…

Он поднял бровь, словно спрашивая, хочет ли она продолжать. Его терпение было на исходе.

Кивнув с угрюмым видом, Бренна замолчала.

Шагая рядом с мужем, Бренна и кипела от негодования, и беспокоилась за него. Ну почему он такой тупоголовый? Если бы они могли все обсудить, она объяснила бы ему, что собиралась сделать то же самое, что и он, — оправдать его в глазах короля.

Всякий раз, когда она смотрела на его лицо, на это страшное «w», уродовавшее его идеальные черты, чувство вины сковывало ее сердце. По ее вине у него будет такой же шрам, как у нее — по вине отца.

Когда они пришли в каюту, он сорвал с себя рубашку и вымылся. Она прополоскала рот и кончиком пальца почистила зубы. Тошнота прошла, и она почувствовала себя здоровой. Ока погладила живот. Эти странные приступы тошноты, наверное, вызваны беременностью, хотя, как ей говорили, тошнота обычно бывает по утрам. У нее ничего такого не было, так что неудивительно, что она не сразу распознала беременность.

Молчание Джеймса действовало ей на нервы. Может, огорошить его и сказать, что она беременна? Неужели, если она признается, он все равно заткнет ей рот кляпом? Наверное, рассердится. А может быть, будет счастлив?

Она настороженно за ним следила.

Может, ей удастся его соблазнить? Если они займутся любовью, его злость немного утихнет, и они смогут поговорить. Тогда она ему все объяснит.

Она подошла к нему и дотронулась до его бицепса. Мышцы были такими же твердыми и теплыми, как в те ночи, когда она лежала в его объятиях. Она обвела пальцем небольшой кружок— знак того, что она готова.

Он резко обернулся и оскалился. Вода капала с его торса.

— Не разыгрывай из себя шлюху, это тебе не поможет. Ты мне противна.

Его тон ошарашил ее. Она отдернула руку, будто обжегшись.

— Я просто по…

— Я приказал тебе молчать.

Прикрыв рот ладонью, она смотрела на этого незнакомого человека, который был ее мужем. У нее защемило сердце. Ссадина на его щеке потемнела. По-видимому боль ещене прошла. Но спросить его об этом она не решилась. Он по-прежнему был зол.

Он отвернулся, словно сам ее вид вызывал у него отвращение. Его спина была испещрена красными рубцам, очевидно, от ударов плетью.

Снова испытав чувство вины, она прошептала одними губами ему в спину: «Мне очень жаль». Он не обернулся, а она не посмела произнести эти слова вслух.

Когда он натягивал на себя чистую рубашку, она подумала: эти рубцы должны были бы принадлежать ей. Ведь это она была автором проклятых миниатюр, а не он.

Судя по размеру следов, боль, которую он испытал, была огромной. Что за звери могли это сделать? Жгучая ненависть к отцу и ко всем его безумным планам всколыхнулась в душе Бренны. Она была всего лишь пешкой в его игре. Ему был безразличен даже собственный внук. Он был готов продать его, как какую-нибудь скотину.

Она медленно опустилась на стул. Ей захотелось закрыть голову руками и дать волю слезам.

В течение следующих трех дней Джеймс не разговаривал с Бренной. Разве что приказывал одеться или следовать за ним на главную палубу или на камбуз. Путь в Англию занимал несколько недель, и он был не намерен выслушивать ее ложь. Но он уже чувствовал, что начинает смягчаться.

Он все время держал ее возле себя, не будучи уверен, что она не сбежит, даже если он ее запрет в своей каюте или опять свяжет. Если она спрыгнет за борт, чтобы избежать своей судьбы, он никогда не сможет вернуть себе свое доброе имя. Он запретил ей говорить с кем-либо из его команды, чтобы она не охмурила их своими женскими чарами, как она это сделала с ним.

Поскольку он сбежал прямо из тюрьмы, у него не было кандалов, чтобы заковать ее. Ее близость сводила его с ума. Ее запах дразнил его ноздри, а каждое ее движение напоминало ему, какой она была с ним в постели.

Поразительным было то, что она не жаловалась и, похоже, не помышляла о бегстве. Наоборот, казалось, она рада, что он не отпускает ее от себя. Но его не обманешь. Скорее всего, ее покорность — это еще одна уловка заставить его расслабиться и позволить ей не быть все время в поле его зрения.

Он чувствовал на себе ее взгляд — будто она хотела что-то ему сказать. Наверняка очередную ложь. Она даже предложила ему себя, и его тело — будь оно проклято — отозвалось. Да еще как! Он сказал, что она ему противна, но правда была в том, что он хотел ее больше, чем когда бы то ни было. Это не она была ему противна, а он был противен сам себе за те чувства к ней, которые сжигали его. Отвезти бы ее в какую-нибудь глушь и держать там, как рабу любви. Сама мысль о том, чтобы вернуть ее королю, становилась ему все более ненавистной.

— Оставайся здесь, — приказал он, оставляя ее у перил, чтобы обсудить с капитаном курс корабля.

Она кивнула и стала смотреть на море. Вид у нее был задумчивый, между бровями залегла складка. На ветру платье облепило ее фигуру, так что стали видны соблазнительные изгибы спины и ягодиц. На ней не было ни вуали, ни шляпы. Отросшие волосы, теперь они спускались немного ниже плеч, растрепались, и на солнце рыжие завитки были похожи на язычки пламени.

Джеймсу стало жарко. Он проклинал свое своенравное естество, пульсирующее от желания.

Он слишком давно не был с женщиной. Это, разумеется, единственная причина, почему Бренна так на него действует.

Он старался оторвать от нее взгляд и сосредоточиться на том, что говорил капитан, но в этот момент Бренна, слегка прогнувшись назад и закрыв глаза, подставила лицо солнцу. Это простое движение подействовало на него словно пение сирены.

Желание усилилось еще больше. Он жаждал ее, как пьяница — вина.

Джеймс отослал капитана. Сейчас он потребует от нее то, что принадлежит ему по праву…

И все же он остановился, заставив себя очнуться и вновь обрести самообладание. Он не позволит ей толкнуть его за борт. Если он сдастся, то на всю жизнь станет беглецом. Будет скрываться от людей короля, лишится своей земли, будет обречен мотаться по свету словно неприкаянный. Ему, возможно, даже придется заняться тем, чтобы грабить более слабые морские корабли. Если он сейчас не остановится, на волю вырвутся все его темные страстишки, как случилось в те годы, когда убили его жену и ребенка.