— Этого я и опасаюсь.

— Китти! — Взгляд голубых глаз пригвоздил ее к месту. — Ты их лучшая кандидатура.

И снова она была растрогана, и сама себе удивилась, почувствовав, как слезы брызнули из глаз. Давно уже ее никто не хвалил, а уж Стив только ругал, и она почему-то не догадывалась, как остро нуждается в его похвале. Она поглядела себе под ноги, на черную рыхлую землю, прокашлялась.

— Так я завтра уезжаю, и я подумала, не согласится ли твоя девушка мне помочь. — Последние слова царапали глотку, словно мел, но Китти же старалась, она хотела, чтобы Стив оценил ее старания.

— Катя? Чем она может помочь?

— С самым замечательным из моих сюжетов, — расплылась в улыбке Китти. — Берди заключила пари, что она доживет до восьмидесяти пяти лет, и вот завтра у нее день рождения, мы едем в Корк за выигрышем.

— Ничего себе! И большой выигрыш?

— Десять тысяч фунтов! — ухмыльнулась Китти. — Или сколько это будет в евро? Так что нам нужен фотограф. Едем на два дня с ночевкой, по дороге еще кое-что надо будет поснимать.

Стив призадумался.

— Я ей передам.

— Спасибо. Время и место встречи уточню эсэмэской. Предупреди меня, если она не сможет, чтобы я успела найти кого-нибудь еще. А теперь мне пора.

Они постояли тихонько. Китти почему-то очень хотелось снова обнять Стива, она так нуждалась в его поддержке… Кое-как распрощавшись, она поспешила прочь, как будто бежала и от своих чувств.

— Юджин, с какой стати ты рассказал ей? — орала Эмброуз на своего коллегу и друга.

Юджин краснел и мялся. Нрав у Эмброуз был огненный, как и ее волосы. Гнев ее не в первый раз выплескивался на Юджина, однако он так и не научился противостоять ей, превращался в жалкого заику.

— Просто всплыло в разговоре, — кротко пробормотал он.

Чем мягче он отвечал, тем яростнее наседала Эмброуз.

— Как такое может просто всплыть в разговоре? К делу это никакого отношения не имеет. Я так и знала, нельзя ее к тебе подпускать, — полыхала Эмброуз, расхаживая взад и вперед по кухне.

Оба они понимали, что она неправа: без разговора с Юджином та журналистка не смогла бы написать статью, не было бы рекламы для музея, в которой они так нуждались, не представилась бы замечательная возможность публично, на всю страну, высказать их общую тревогу о вымирании множества видов бабочек. Юджин гораздо лучше, чем Эмброуз, умел обходиться с людьми — это они тоже оба знали. С большинством людей Эмброуз вовсе не могла общаться. Она думала только о своем уродстве, о том, что о ней скажут, и не могла толком сформулировать ни одной фразы, не говоря уж о том, чтобы сказать что-то дельное, разрекламировать музей и заповедник. По телефону она еще справлялась, но, зная, что соседи тайком перешептываются у нее за спиной, предпочитала вообще ни с кем не иметь дела. Не хотела способствовать распространению легенд о том, как они-де встречались с Эмброуз Нолан. По правде говоря, она становилась все чуднее. Теперь она заказывала одежду и еду через Интернет, на адрес музея, чтобы заказ принималиЮджин и Сара, заведующая кафе и сувенирной лавкой. Но за этими меньшими тайнами скрывались две главные, и именно их Юджин выболтал репортеру. Две тайны, хотя для начала он признался в одной, рассчитывая, что за этот прокол Эмброуз сильно ругаться не станет, но она взорвалась, как петарда, едва услышав об этом, а то, что он поделился и второй ее тайной, было вовсе непростительно. Юджин понимал это, когда говорил с журналисткой, но вот же, не удержался, само вылетело. Отличная журналистка, сумела выудить у него все, что было на уме, что его беспокоило. Он такое говорил, о чем вроде бы и не задумывался никогда, и, только высказав вслух, понял, что это и есть правда.

— Прости, что рассказал ей об операции, — бормотал теперь он. — Не следовало этого говорить, сам не знаю, зачем сказал, я попрошу ее, чтобы в статье она об этом ни в коем случае не упоминала.

Речь шла о плане Эмброуз удалить с лица родимое пятно. Она давно уже копила деньги на операцию, обошла многих врачей, выяснила, что понадобится целая серия прижиганий лазером, но в итоге от пятна удастся избавиться. Разумеется, этот план она не собиралась выносить на публику. Сама мысль, что Юджин с кем-то обсуждал ее внешность, казалась унизительной.

— Но я же не знал, что ты не хочешь, чтобы знали о твоем докладе, — потверже возразил Юджин. Это прозвучало так искренне, что Эмброуз поневоле поверила.

— Кому еще ты говорил?

— Никому.

— Вот видишь, ты понимал, что болтать не надо, иначе давно бы рассказал кому-нибудь еще.

— Эмброуз, прошу тебя, успокойся. Ты сделала потрясающую работу. Ты можешь гордиться собой. Я сто раз перечитывал твой доклад, это самый замечательный текст о бабочках, какой я когда-либо видел. Я горжусь тобой, и ты должна поделиться своими открытиями со всеми. Тебя пригласили на конференцию, это большая честь, подтверждение того, как важны твои исследования. Это лучший шанс в твоей жизни, и ты сама это понимаешь. Не каждый день — да что там, не каждый год симпозиум по бабочкам собирается в Ирландии.

В ближайшие дни в университете Корка открывался симпозиум под председательством сэра Дэвида Аттенборо, возглавлявшего Союз охраны редких бабочек. На этой встрече обсуждались последние достижения науки, меры по сохранению бабочек от вымирания, по восстановлению их мест обитания, исследователи из разных стран мира представляли практические работы по созданию заповедников. Затрагивались также угрозы, связанные с глобальными изменениями климата. Эмброуз была в числе немногих выступавших. Заявку от ее имени подал Юджин, и тогда она тоже впала в бешенство, но на этот счет они уже немало спорили. До сих пор не было уверенности, что Эмброуз все же решится и выступит, но и сдаваться Юджин пока не собирался.

— Значит, ты нарочно сказал ей! — крикнула Эмброуз, лицо ее раскраснелось, один глаз горел зеленым огнем, другой, хотя тусклый и темный, глядел не менее свирепо. — Ты сделал это, чтобы вынудить меня поехать. Раз она пишет об этом, придется мне выступить, так ты все рассчитал?

— Я думаю, что о твоей работе пора поведать миру, — заявил он, стараясь не заикаться. — Думаю, никто не знает о павлиньем глазе столько, сколько знаешь ты. Ты собрала данные, проводила эксперименты. Зачем же тратить пять лет на создание научной работы, если ты никому ее не покажешь? — Он словно со стороны услышал, как его голос становится все громче. Эмброуз вроде бы удивилась. Даже немного заинтересовалась.

— Ты сказал ей, что я еду в Корк, и теперь она хочет ехать с нами, — припомнила она еще один повод для недовольства.

— Не совсем так. Она хочет, чтобы мы поехали с ней.

— Не поняла.

— Скоро поймешь. Она вот-вот приедет и поговорит с тобой. Она хотела провести с тобой середину дня.

Звонок в дверь.

— Вот и она! — Его все еще колотило после ссоры, но он двинулся к двери, предоставив потрясенной Эмброуз торопливо высвобождать волосы из хвоста, занавешивая лицо.