Я даже не нашлась, что сказать, когда Тимур плечом толкнул дверь в мою комнату и затащил меня внутрь, только смогла бросить на него удивленный, да что там удивленный, шокированный взгляд. Парень явно злился. Стиснул зубы так, что на скулах желваки играют, и в глазах молнии полыхают.

Как пушинку бесцеремонно закинул меня на кровать, и даже не взглянув на меня, молча, развернулся и стремительно выскочил из комнаты. Не забыв, как обычно, хлопнуть дверью.

Я лежала на кровати, слушала его удаляющиеся шаги, и удивленно хлопала выпученными от изумления глазами.

Это что вообще сейчас такое было?

Тимур

– У тебя десять минут, чтобы привести в порядок голову и физиономию! – рявкнула хозяйка тоном, не терпящим возражения.

Бросил на нее быстрый взгляд из-за спутавшихся волос. Сидит, вся подобралась, губешки свои бледные поджала, и пусть глаза как пуговицы, но все равно видно, как в них злость клубится. Все, кончились игры. Нутром понял, что догадалась, что раскусила его игру, и сердце внутри сделало тройное сальто, и кровь в висках застучала.

Он был почти уверен, что новая хозяйка не будет доставать браслеты, не побежит за плетью, что это не ее тема. Вот только ключевое слово здесь "почти". Что если все его наблюдения и предположения яйца выеденного не стоят? Что если сейчас это Сушеное Недоразумение сделает то, чего можно было бы ожидать от любого другого хозяина? Накажет?

Видать, боязнь наказания сидела уже так глубоко на подкорке, что просто так от нее не избавиться, не скрыться. И, несмотря на злость, раздражение, готовность встретить лицом любую угрозу, внутри все равно проходит дрожь.

– Слушаюсь, – ответил, уже не особо заботясь о том, чтобы исказить голос. Какой смысл? Десять минут и его обман раскроется, тут уж не до голоса.

Зашел в комнату, бросил взгляд, полный досады, на книгу и закусанное яблоко. А ведь какой хороший был вечер! Глубоко вздохнул и направился в душевую. Достал из ящичка бритвенные принадлежности, специальную машинку для стрижки, которые Чучундра чуть ли не насильно вручила несколько дней назад. Вот думал ли, что так скоро придется ими воспользоваться?

Пять минут ему хватило на то, чтобы избавиться от ненавистных зарослей. Он стоял, уперевшись на раковину, и угрюмо рассматривал свое отражение. Такой же как раньше, вот только глаза другие стали, без блеска безбашенного, без потаенной ухмылки. Тяжелый взгляд, серьезный, взрослый, словно подменили. Хотя почему подменили? Это слишком мягко. Заставили, вынудили, вывернули наизнанку. И вот сейчас новый виток в этом безумном вираже.

С тяжелым вздохом открыл кран и сполоснул голову, лицо, смывая остатки состриженных волос, прилипших к коже. Потом подхватил с крючка белое махровое полотенце, и уже на ходу начал вытираться.

– Ты заставил меня ждать! – прозвучал неприятный голос, стоило ему только появиться в гостиной.

– Простите, госпожа, – уже не скрываясь и не коверкая произношение, сказал, откинув полотенце в сторону.

– Посмотрел на меня, живо!

Ну, начинается! Поднял на нее равнодушный взгляд, с каким-то непонятным удовлетворением отмечая, как у Чучундры вытягивается лицо. Она сидела и смотрела на него, удивленно открыв рот, и даже, по-видимому, не осознавая этого. И почему-то именно в этот момент в голове словно щелкнуло, и вместо того, чтобы покорно стоять и смиренно ждать своей судьбы, он снисходительно спросил:

– Нравлюсь?

Ну все, п***ц! Вот сейчас точно на порку напросился. И внезапно Тимур понял, что ему плевать, и все настолько надоело, что словами не передать. Он просто не может, и не хочет больше строить из себя примерного, покорного раба, заталкивая характер глубоко внутрь. Уже поздно, попался на обмане, итак дело труба. Какой смысл сдерживаться?

– Что? – в ее голосе настолько очевидное изумление, оттого что он, раб, посмел что-то пикнуть, что кровь в жилах закипела.

– Со слухом тоже беда? – с издевкой спросил, наблюдая как лицо вытягивается еще больше, как она несколько раз удивленно хлопает глазами.

Квашня, самая натуральная серая, безликая квашня. Сидит как амеба, ни огня, ни пороха. Двух слов нормально связать не может.

И тут, словно прочитав его мысли, она пренебрежительно хмыкает и выдает:

– На оба твои вопроса ответ нет. Нет, со слухом все нормально, и нет, не нравишься. Борода, как оказалась, мужественности тебе добавляла.

Что? Он не ослышался? Чучундра умеет тявкать в ответ? Вот уж неожиданность, так неожиданность.

– А, давай-ка, хитрый мой, посмотрим, что ты там под своими лохмотьями прячешь, – в скрипучем голосе явно сквозило желчное ехидство.

Тимур и с места не шелохнулся, чувствуя, что злится все больше и больше. Неужели она рассчитывает, что вот сейчас стоит ей только в ладоши хлопнуть, и он начнет под ее дудку танцевать? Х*р бы там!

– Мне надеть свой браслет? – участливо интересуется это Очкастое Безобразие, и начинает увлеченно перечислять, что с их помощью можно сделать с человеком.

С*ка! Можешь не утруждаться! Он прекрасно знал, на что эти чертовы браслеты способны. Большую часть на своей собственной шкуре испытал! Прекрасно помнил, как это когда корчишься на полу, не в силах разогнуться от боли, а какая-то тварь своими погаными пальцами тыкает на кнопки. Послать бы к черту с ее рассказами, да вот где-то на заднем плане мысль маячит. Что если не шутит? Что если он ошибся, и Чучундра действительно сделает то, о чем говорит?

Стиснул зубы и рывком начал стаскивать с себя поношенную растрепанную рубаху. Швырнул ее на пол, и, схватившись за пояс на брюках, язвительно спросил:

– Штаны тоже снимать?

Черт, как не хочется-то! Как представишь, что придется стоять перед ней, в чем мать родила, а она будет рассматривать со всех сторон как диковинную зверюшку, так задушить ее хочется. Вдоль спины прошла болезненная волна – зонд не дремлет, контролирует каждое движение, каждую мысль.

– Если у тебя там нет золотого члена с четырьмя бубенцами, то не думаю, что тебе удастся меня чем-то поразить. Так что оставь свои портки при себе.

Он не ослышался? Это сейчас Чучундра говорила, а не кто-то, спрятавшийся за диваном? Вот это завернула! Ничего не скажешь.

Сидит, словно кол проглотила, буравит его своими маленькими глазенками. Прибил бы…

Встала, опираясь на ручку дивана, чуть ли не с кряхтением, как бабка старая. Интересно сколько ей на самом деле лет? Сорок, пятьдесят? Нет, наверно все-таки меньше, сушеная, но не дряблая, без старческих морщин.

Подошла к нему вплотную, смерила пристальным взглядом с головы до ног. И от этого взгляда захотелось зашипеть.

На, смотри! Любуйся, гадина!

Потом обошла по кругу и остановилась за спиной.