ничего не слышала. – Она протянула руки к воздухонагревателю, сгибая и разгибая свои изящные пальцы.

– Этот звук не так просто расслышать. Он невнятный, почти за пределами порога восприятия. Когда слышишь его, начинаешь сомневаться в собственной нормальности, но только если находишься один. – Он начал завязывать на кабеле альпинистские узлы, размером с крендель.

– Ты не был один. Ты был со мной, – игриво сказала она. – Хотя вдвоем мы были одни.

– Я никогда не был более одинок, чем последние два года, которые провел с Амандой. Та еще мыльная опера.

Джонатан снял кроссовки и надел зимние ботинки. Капра одолжил ему денег на обувь, и он сразу оценил их удобство. Кованые носки, каучуковая подошва, плотная шнуровка до голени. Усиленные носки не очень нужны, но у него никогда не было такой обуви. Казалось, что круто разгуливать с такой же защитой, как у шахтеров и строителей.

– Но ты все равно ее любишь. Я точно знаю. – Она наблюдала за ним. – Ты злишься из-за нее.

– Как я говорил раньше, деликатность не является моей сильной стороной. Да. Расставание было болезненным.

– Не в прямом, а в переносном смысле? Похоже на любовь. – Она была жестокой не со зла. Просто все понимала и решила, что он разрешит ей быть реалисткой. Он уже не маленький и должен признать, что жертве всегда больнее.

– Если ты согласна с тем, как Бирс [58] определял любовь, – сказал он. – Когда нет новых впечатлений, начинаешь заново проживать воспоминания и старые эмоции, пока они не испортятся от частого использования и не заплесневеют. Ты доходишь до того, что больше не остается достоверных копий изначальных эмоций.

– Ты – романтичный идиот, – сказала Ямайка. – Или просто собственник, не способный отпустить бывшую. И то и то – извращение.

– Мой приятель Баш посоветовал мне найти новую девушку. Ему легко говорить. – Но Джонатан знал, что теперь у Баша полно своих проблем. Помолвочное кольцо Камелы все равно что ошейник на шее.

– Я бы сказала то же самое. Отпусти бывшую стерву. Что кончено – то кончено. Многие люди не понимают таких простых вещей. Они цепляются за воспоминания, потому что в некоторых из них им было хорошо. Все равно что позволять одному яблоку испортить всю корзину. У меня уже кончаются избитые фразы. Надо жить дальше.

Прекрасная идея. Отпусти ее. Надо жить дальше. Живи своей жизнью, дурачок. Ему нужен был кто-то со стороны, чтобы сформулировать то, что он не хотел говорить об Аманде. Стерва. Да, у тебя есть свой план, стерва, и ты жжешь напалмом всех, кто ему противоречит, даже если они тебя любят, верно? Нет завуалированного способа сказать об этом. Никто никогда не говорил: просто отпусти эту СТЕРВУ. Пусть она идет своей стервозной дорогой и отравляет жизнь кому-нибудь другому, вместо того чтобы цепляться за твою жизнь, словно занудный призрак взаимных обвинений. Джонатан защищал ее больше, чем кто-либо. И не замечал главного – Аманда была одной из этих. Стервой. И ему нужно просто отпустить ее. Она хочет уйти, пускай идет. Даже не пытайтесь любить кого-нибудь против их воли. Ваши отношения превратятся в пустошь. Победителей не будет. Отпусти ее. Аманда – стерва.

А Ямайка – шлюха. Что она вообще знает об Аманде? Ничего.

Ты опять начал, осознал он. Почему он постоянно позволяет Аманде дубасить его по голове битой плохих воспоминаний? Он сам с этим прекрасно справляется. И продолжает защищать свою мучительницу.

Вместо того чтобы огрызнуться на Ямайку, оберегая чистые и радужные воспоминания об Аманде, Джонатан попытался придумать ответ получше. Эта стратегия была новой, но приятной.

– Эм… ну я ее не отпускал. Скорее, она меня отпустила. Типа того. Я брошенка, а не тот, кто бросил. – В грубой вспышке гнева он представил, как Аманду размазывает фура с надписью «Кока-Кола» на кузове. Из Уэйко [59]. Да. Шлеп. Ужасный несчастный случай на дороге был бы для нее настоящей удачей. Квинтэссенция всего плохого, что с ней случалось. По крайней мере, это сотрет самодовольное выражение с ее лица.

– Мужская гордость – страшная вещь, – сказала Ямайка. – Она делает тебя глупым, заставляет совершать идиотские поступки.

– Сам виноват. – Он пожал плечами. Хватит уже. – Я не старался заслонить память о ней новыми впечатлениями. Взросление не блокирует наше болезненное прошлое, но возводит живописную стену, чтобы не смотреть на него постоянно. Но я цеплялся за боль как компьютер, отказывающийся принимать новую информацию. Когда я наконец не выдержал, то решил переехать в Чикаго.

– И только посмотри на себя! – Она улыбнулась. Ему сразу стало лучше. Обычно он ненавидел, когда над ним смеются.

– Так я оказался здесь. – Джонатан махнул воображаемой сигарой. – Теперь, дорогуша, расскажи свою историю.

Ямайка встала и подошла к нему.

– Джонатан, я думаю, ты – славный парень, правда. Просто немного запутался и остро на все реагируешь, но в глубине души ты славный. Просто слишком часто позволяешь людям ебать себе мозги. И зацикливаешься на плохих вещах. Слишком много думаешь о том, чтобы чувствовать, вместо того, чтобы просто чувствовать. – Она нахмурилась. – И я думаю, что ты только что задал самый тупой вопрос из всех возможных, типа «почему такая хорошая девушка, как ты…» и так далее.

– Упс. Вот дерьмо. Прости. – Он покраснел. Это было мило.

– Не извиняйся. Боже, это еще одно правило, которое тебе надо запомнить. Прекрати извиняться. Она встала у него за спиной и помассировала ему шею. Искренне пыталась его подбодрить, без компромиссов. Или лжи. Какого черта она делает?

– Время идет, – сказала она. – Что дальше?

– Хм. – Он учтиво кивнул. – Я отвечу на этот вопрос, мадам, после того как совершу свой головокружительный спуск.

Он такой… Ямайка пыталась подобрать слово… манерный рядом с ней. Боже, неужели секс так повлиял на него? Он стал заботливым, внимательным и, как только она поставила перед ним цель, – упорным и целеустремленным. Или, как сказали бы неграмотные люди, целеориентированным. Этот человек, которого она почти не знала, был готов спуститься в ледяную темную шахту, чтобы спасти их жизни, лишь потому, что она сказала ему, что их жизни нужно спасти.

Джонатан снял парку и надел две толстовки поверх футболки – для лучшей маневренности. Потом заправил штаны в ботинки. В одной из кухонных коробок он нашел пару свечек и спички с логотипом кофейни на Видвайн-стрит, в которую часто ходил. Ему был нужен запасной источник света – на случай, если что-то произойдет с фонарем, который он одолжил у Капры. Ямайка знала эту кофейню. Она называлась «Бездонная чашка» и находилась через дорогу