— У меня был еще один кошмар.

— Я знаю, поэтому и пришла.

Он поднял голову, потом сел в кровати:

— Сколько времени?

— Половина второго.

— Разве вы еще не ложились? Вы ходили на танцы в Субиру? Вы мне не говорили, что пойдете.

— Нет, меня там не было. Я оделась, потому что...

— Вы ведь не уйдете? — Его шепот стал таким громким, что я поднесла палец к губам.

— Тихо, Филипп. Нет... то есть да, но я не оставлю тебя одного, не бойся. Ты пойдешь со мной.

— Пойду с вами?

Я кивнула и присела на край кровати. Большие круглые глаза уставились на меня. Мальчик сидел очень тихо. Не могу сказать, о чем он думал. Не помню, как звучал мой голос, знаю только, что губы у меня застыли, поэтому трудно было говорить. Я сказала:

— Филипп.

— Да, мадемуазель?

— Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не... тебе не очень хочется спать?

— Да нет.

— Хорошенько проснулся? Ничего не болит?

— Нет.

— Ты пил сегодня какао? — хрипло спросила я.

Он искоса посмотрел на молочник, потом снова на меня. Филипп колебался, потом наконец сказал:

— Я его вылил.

— Ты... что? Почему?

— Ну... — неуверенно сказал он, глядя на меня, потом замолчал.

— Послушай, Филипп, я не буду тебя ругать. Просто хочу знать. Оно было противное на вкус или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Вообще-то не знаю. — Снова взгляд искоса, потом внезапный порыв откровенности: — У меня осталась с прошлой ночи та бутылка, и я ее спрятал. Я не стал вам говорить...

— Бутылка? — удивленно спросила я.

— Ну да, — ответил Филипп. — Этот замечательный лимонад. Я выпил лимонад вместо какао. Он уже выдохся, но все равно был вкусный.

— Ты... не сказал мне об этом, когда я пришла, чтобы сделать какао.

—Ну, — заметил Филипп, — я не хотел вас огорчать. Ведь вы всегда сами варите какао и... что с вами?

— Ничего, ничего. Ох, Филипп!

— В чем дело, мисс Мартин?

— Думаю, я просто устала. Вчера очень поздно легла, а сегодня еще не ложилась.

— Вы на меня не сердитесь?

— Нет, не сержусь.

— Почему вы сегодня не ложились?

— А теперь слушай меня, малыш. Ты знаешь, что твой дядя Ипполит возвращается завтра... нет, уже сегодня?

Лицо мальчика осветилось радостью, словно солнечный луч озарил речную гладь, и вдруг меня охватило глубокое чувство покоя. Кажется, мы все-таки доберемся до тихой гавани после шторма.

Филипп спрашивал быстрым взволнованным шепотом:

— Когда он приезжает? Почему он возвращается? Кто вам сказал? Когда мы с ним встретимся?

— Для этого я и пришла к тебе, — сказала я, как будто это было вполне естественным и разумным поступком. — Подумала, что мы можем уйти сейчас же. И чем скорее, тем лучше, — неловко закончила я, чувствуя, что мои не до конца продуманные объяснения замирают у меня на губах под внимательным взглядом ребенка.

— Вы хотите сказать, что мы пойдем сейчас на виллу Мирей? Встречать дядю Ипполита?

— Да. Может быть, его еще нет, но я подумала...

— А дядя Леон знает? — настороженно спросил Филипп.

Я с трудом проглотила слюну:

— Дорогой Филипп, не думаю, что ты поймешь, но хочу, чтобы ты доверился мне и пошел со мной как можно быстрее и как можно тише. Твой дядя Леон...

— Вы уводите меня от него.

Это был не вопрос, а констатация факта. Лицо мальчика было неподвижно, но глаза смотрели внимательно и дышал он неровно и быстрее, чем обычно.

— Да, — ответила я и приготовилась к неизбежному «почему?»

Но он ничего не сказал. Ужасный ответ был ему известен.

— Мой дядя Леон меня ненавидит. Я это знаю. Он хотел бы, чтобы я умер. Правда ведь? — сказал он своим тоненьким серьезным голоском, в котором не было и тени удивления.

— Филипп, зайчик, — ласково сказала я, — боюсь, он хочет тебя обидеть. Я тоже не очень-то люблю твоего дядю Леона. Думаю, нам лучше убраться отсюда, ты должен только довериться мне и пойти со мной.

Филипп, ни минуты не колеблясь, откинул одеяло и схватился за край ночной рубашки, приготовившись стащить ее через голову, но внезапно остановился.

— Тот выстрел в лесу, он ведь был не случайным?

Услышав этот вопрос, исходящий из спутанных складок детской ночной рубашки, я едва не задохнулась. Кажется, уже не нужно притворяться.

— Нет, это была не случайность, — ответила я. — Вот твой жакет.

— Он пытался меня убить?

— Да, — сказала я таким обыденным тоном, что, спохватившись, добавила: — Не бойся, Филипп.

— Я не боюсь, — ответил он, надевая дневную рубашку. Когда его лицо показалось из-под воротника, я увидела, что он говорит правду. Он был натянут как струна, и его черные глаза — глаза де Вальми — сверкали словно угли. — Я очень долго боялся, с тех пор как приехал в Вальми, но не понимал почему. Я чувствовал себя несчастным и ненавидел дядю Леона, но не знал, почему я все время боюсь. Теперь знаю и больше уже не боюсь. — Усевшись на кровати рядом со мной, он стал натягивать носки. — Мы пойдем к дяде Ипполиту, все ему расскажем, и моему дяде Леону отрубят голову на гильотине.

— Филипп!

Он поднял глаза и посмотрел на меня:

— А что бы вы сделали с ним? Убийцам отрубают голову. А он убийца.

«Тигры рождают тигрят, — подумала я, — да, тигры рождают тигрят». На минуту мальчик стал похож на Леона де Вальми. Но это был только ребенок, он не понимал как следует, что говорит.

— Знаешь, он ведь не убийца, — возразила я. — Ты пока что жив и вовсе не собираешься умирать. Только мы должны поспешить и идти страшно тихо. Смотри, вот твои ботинки. Нет, не надевай. Неси их в руке, пока мы не выйдем из дома.

Он подхватил ботинки и встал, потом, как маленький ребенок, взял меня за руку:

— Куда мы идем?

— Я тебе уже говорила. К твоему дяде Ипполиту.

— Но мы не можем прийти на виллу Мирей, когда его нет, — неуверенно сказал он. — Утром они первым делом бросятся туда за нами.

— Знаю. — Его рука задрожала в моей ладони; я притянула его к себе так, что он прижался к моим коленям, и обняла. — Нам ничего не грозит. Нас поведет наша счастливая звезда, Филипп. Она не обманет. Ты помнишь мсье Блейка, англичанина?

Он кивнул.

— Ну так вот, у него в лесу Дьедонне есть хижина, где он иногда ночует. Я знаю, что сегодня он там, потому что, когда хотела лечь, увидела в горах, там, где она стоит, маленький огонек. Мы сейчас же пойдем туда, он примет нас, а завтра отвезет к твоему дяде Ипполиту. Все будет хорошо, вот увидишь. Я тебе обещаю.