Я спросила:

— Как ты думаешь, ты сможешь взобраться по этой лестнице?

— По этой? Да. А что там наверху? Зачем нам лезть туда?

— Понимаешь, — объяснила я, — здесь, внизу, только одна кровать, на ней спит мистер Блейк. Может, он вернется и ему захочется спать. И кроме того, тебе не кажется, что там мы сможем спрятаться лучше? Ты сможешь сидеть тихо, как мышка, если кто-нибудь войдет?

Он поднял на меня глаза, которые казались еще больше на бледном, измученном личике, закусил губы, кивнул. Кажется, если бы в эту минуту здесь появился Леон де Вальми, я бы убила его собственными руками. Я коротко сказала:

— Ну вот что. Мы не должны оставлять никаких следов. Вдруг сюда кто-нибудь войдет раньше, чем вернется мистер Блейк? У тебя мокрые ботинки? Да, немного. У меня тоже. Мы их снимем — нет, постой на циновке, малыш, вот так, хорошо. А теперь сними их и побудь тут немного, погрейся у печки, пока я пойду на разведку.

К счастью, крышка люка была легкой и ею, по-видимому, часто пользовались. Во всяком случае, она открылась легко и бесшумно, и, стоя на лестнице, я просунула голову и руки в люк и осветила чердак лучом фонарика, очень надеясь, что там не будет уж слишком скверно. Я с облегчением вздохнула. Чердак был почти таким же чистым, как и комната внизу, там было не очень холодно и совсем сухо. Он служил чем-то вроде кладовой: я увидела ящики и канистры, мотки веревки, барабан с проволокой и, главное, — что было самым важным для нас — кучу брезента и мешковины, там, где проходила дымовая труба, у покатого края кровли.

Я быстро спустилась и доложила Филиппу о результатах разведки.

— Там очень тепло, — бодро сказала я, — особенно над печкой. Ты можешь сунуть ботинки в карманы и тихо убраться наверх, пока я подберу парочку одеял? Я передам их тебе. Пока я не могу отдать тебе фонарик, так что не отходи слишком далеко от люка.

Как я и думала, в ящике под кроватью было несколько запасных одеял. Направив туда луч фонарика, я вытащила несколько штук, с трудом поднялась по лестнице и передала одеяла прямо в руки Филиппу, который ожидал меня у люка. Наконец я взобралась по лестнице, остановилась рядом с ним и еще раз осветила маленькую комнату под нами... Ничто не выдавало нашего присутствия: пол был сухой, кровать аккуратно застелена, дверь закрыта, но не заперта...

Мы тихо закрыли люк, проползли — стоять можно было только в середине чердака — подальше от лестницы и улеглись возле печки. От трубы шло приятное тепло, одеяла были толстые и мягкие, маленький темный чердак с крутыми треугольными стенами создавал иллюзию уюта и безопасности.

И тогда, разделив пополам плитку шоколада и помолившись — и то и другое значительно успокоило нас, — мы наконец улеглись, чтобы провести здесь спокойно хотя бы оставшееся время ночи.

Филипп уснул почти мгновенно, свернувшись, как обычно, в маленький клубок и прижавшись ко мне. Я с чувством облегчения подоткнула под него одеяло и легла, прислушиваясь к его легкому дыханию и к слабым шорохам, которые раздавались в окутавшей нас тишине.

Ветер, казалось, прекратился, потому что лес — такой близкий, укрывший нас под кроной своих деревьев, — наконец затих. Слышался только непрерывный слабый гул сосен, похожий на долгий вздох. В хижине иногда раздавались слабые звуки спящего дома: скрип осевшей доски, падение догоревшего в печке уголька, мышиные шорохи в стенах. Я лежала, стараясь утихомирить беспокойные мысли о завтрашнем дне. Среда... еще один день, и я избавлюсь от своего бремени: отведу Филиппа или прямо на виллу Мирей, или, если это окажется невозможно, позвоню по телефону. Все очень просто. Просто.

Когда утром в хижину явится Уильям Блейк, все станет еще проще. Если он сможет отвезти нас, мы будем в полной безопасности. Сейчас мне надо успокоиться и постараться уснуть. Ни Леону де Вальми, ни Бернару не придет в голову искать меня здесь. Правда, когда-то в разговоре с Раулем я упомянула об Уильяме (от этой мысли я вздрогнула), и он может сообразить, о ком шла речь, но, конечно, Рауль в этом не замешан. Рауль в Париже. Он не имеет никакого отношения ко всему этому. Мы здесь в безопасности, в полной безопасности... Я могу уснуть...

Звук отодвигаемой задвижки прозвучал в сонной тишине, как пистолетный выстрел.

Мысли мои словно раздвоились. Одни метались в панике, словно мыши, прячущиеся в норку, другие пытались меня успокоить. Это, конечно, Уильям Блейк. Кто же еще? Должно быть, я задремала и проспала дольше, чем думала: уже раннее утро — и Блейк вернулся.

Я подняла голову, прислушиваясь, но продолжала лежать, какой-то инстинкт заставил меня притаиться, как зайца в норе.

Я ждала. Филипп спал.

Под нами дверь очень тихо закрылась. Вошедший сделал несколько шагов и остановился. Я слышала его тяжелое дыхание, словно после долгого бега. Несколько минут он стоял совершенно неподвижно. Я ждала, что услышу приятный и успокаивающий стук полена, брошенного в печку, шипение спички, скрип кухонной двери, но слышала только тишину. Было мгновение, когда мне показалось, что он даже перестал дышать.

Я тоже затаила дыхание. Теперь я точно знала, что это не Уильям Блейк, понимала, почему он стоит, стараясь не дышать, прислушиваясь и, может быть, обшаривая лучом фонарика темную комнату. Он ждал, не раздастся ли какой-нибудь звук на чердаке. Совершенно невероятно, но ищейка уже здесь.

Потом он шумно вздохнул и пошел по комнате.

Раздался тихий стук закрываемых ставен, звон лампового стекла, вспыхнула спичка: все это звучало для меня как щелканье взведенного курка.

Я услышала, как он снял ламповое стекло, снова вставил его, тихо выругался — наверное, выскользнул фитиль. Через несколько секунд зажглась еще одна спичка.

Утро еще не наступило, и это, конечно, не Уильям Блейк. Ругательство французское, голос знакомый. Голос Бернара. Охота в разгаре, и месть близка.

Лампа разгорелась. Я видела кое-где в щели между досками пола тоненькие полоски света. Бернар ходил по комнате со спокойной медлительной уверенностью, которая была страшнее, чем торопливость. Только дышал он слишком часто, но скоро он справится и с этим...

Я дрожала с ног до головы, плотно завернувшись в наброшенные друг на друга одеяла. Бернар запыхался и не смог сразу зажечь лампу, потому что устал, быстро карабкаясь в гору. Сейчас он сделал стойку, как охотничий пес, высунувший слюнявый язык при виде дичи. Он знает, что мы здесь.

Бернар подошел к лестнице.

Но он прошел мимо, наверное на кухню. Я услышала, как открылась дверь; он довольно долго возился, словно чего-то искал. Заскрипел запор — он закрывал заднюю дверь. Теперь он возвращается.

Я чувствовала на закушенных губах соленый вкус крови и так крепко сжала руками свернутое в комок одеяло, что ногтями проделала в нем прорехи. «Я ведь не рассказала Филиппу о Бернаре? Если он проснется, то, возможно, не испугается... Боже, сделай так, чтобы он не проснулся. Пусть он спит!.. Может быть, Бернар не знает, что здесь есть чердак, может быть, он не заметит лестницу... Лишь бы Филипп не проснулся и не выдал нас...»