и его племянник Бруно, и его родственник Кёршнер. Сам же он отправлял в кантон, также без пошлины, и ячмень, и хмель, и овёс, и на этом всём быстро богатели его крестьяне.

В общем, разбой на реке для него лично становился всё неприятнее и неприятнее. Тем более что после выяснения подробностей ограбления один из приказчиков на причале ему сообщил:

— Господин, так это ещё не всё. Разбойник четвёртого дня на ночь подстерёг ещё одного купца у Лейденица.

— У Лейденица? — нехорошо спрашивает барон, так как это случилось почти напротив от того места, где они стояли.

— Чуть ниже.

— А купчишка чей был? — Волков волнуется, что опять то был купец из Бреггена. Но приказчик его «обрадовал», сообщив, что купец тот был издалёка, приезжал за проволокой.

«Ну, хоть не из кантона».

После этих неприятных разговоров и вчерашней ссоры с женой домой ему возвращаться не очень хотелось, тем более что вон, на горке, красивый, как пряник, стоит дом очаровательной госпожи Ланге. Там и чисто, и красиво, и еда вкусная всегда. И дочка — ангел белокурый. Но к ней ехать…. Не поехал… Не хотел ещё больше огорчать свою бестолковую супругу.

А приехал домой… Там ор! Молодой господин барон орёт так, словно кожу с него заживо снимают.

— Это что там? — Волков остановился в дверях и спросил у одной из служанок: — Что там происходит?

А та, сама перепуганная, и отвечает:

— Господин учитель господина барона… вразумляли. Да тут госпожа пришла и господина учителя ругала.

И сразу всё стало ясно, когда он увидел в гостиной стоящего навытяжку сержанта Бернбахера, а на стуле напротив него сидела баронесса и обнимала стоящего перед нею и орущего в голос Карла Георга, барона фон Рабенбурга. Младший же сын генерала сидел за столом перед открытой книгой и округлившимися глазами глядел на происходящее, разумно помалкивая.

— Что тут происходит? — холодно поинтересовался Волков, оглядев всех присутствующих.

— Он бил меня палками! — прокричал молодой барон и указал пальцем на лежавшие на столе розги. — Вот теми.

И завыл ещё яростнее, чем выл раньше. А баронесса стала его прижимать к материнской груди и гладить по головке. Учитель господских детей косился на генерала, но стоял твёрдо, осанки, как говорится, не терял, боевой сержант всё-таки, и тогда Волков спросил у него:

— А что случилось?

И тот ему ответил:

— Господин молодой барон отказывались читать, даже отказывались повторять за мною буквы. Наотрез.

И тогда генерал подходит к первенцу и, вытащив его из рук матери, присаживается перед ним на корточки и спрашивает:

— Отчего же вы не хотели читать или повторять буквы за учителем?

— Отчего, отчего!.. — через слёзы орёт сын. И выкрикивает весьма дерзко: — Оттого, вот отчего!

— Ах вот как, — генерал встаёт и, уже обращаясь к учителю, продолжает: — Господин Бернбахер, продолжайте обучение без всякого снисхождения до тех пор, пока господин барон не поумнеет хоть немного или пока не выйдет время занятий.

— А-а!.. — орал молодой барон ещё яростнее, понимая, что поддержки у отца не находит.

А его отец тем временем успел ухватить за руку и матушку барона.

— Пойдёмте, дорогая моя, пойдёмте, не будем мешать учителю.

— Но он же его опять будет сечь! — волновалась мать.

— То шалопаю будет только впрок, — назидательно говорил ей супруг, едва ли не силой выпроваживая её из гостиной в столовую.

Крики и жалобы в тот день так до конца обучения и не стихли. Старший ещё продолжал сопротивляться наукам, а вот младший, то ли менее упрямый, то ли более смышлёный, с учителем решил не ссориться.

Впрочем, и пяти минут не прошло с того, как ушёл учитель, а юный барон, уже позабыв про обиды, снова носился по дому и двору и бедокурил, как мог.

В довершение всего в этот же день после обеда к нему от епископа маленского приехал тощий монашек на тележке с мулом. И передал устное сообщение от святого отца. А сообщение то гласило: «Разбойник Ульберт на все уговоры встретиться с владетелем Эшбахта отвечал отказом и насмешками, а ещё раубриттер в злобе своей бахвалился, а ещё бранил барона фон Рабенбурга мошенником и грозился при встрече его повесить. А с распутной девицей Брунхильдой, что обманом приняла в церкви доброе имя, поступить нечестно, как и с ублюдком её».

— Значит, так и говорил? — уточнял ставший мрачнее тучи барон.

— Так и говорил, — кивал монашек и тут же добавлял: — Господин епископ, зная ваш норов, просит вас не гневаться, кровь держать хладной, а все подробности разговора того передаёт лишь с той целью, чтобы вы поняли, насколько разбойник заносчив и глуп.

— Не гневаться? — генерал усмехался. — Как же тут кровь холодной держать, когда дурень заносчивый угрожает моей сестре и моему племяннику?

— Вот поэтому и прошу вас, господин барон, держите разум и кровь свои холодными, не чета вам этот Ульберт. Глуп он.

— Глуп? — Волков смотрит на монаха уже внимательнее. — А не ты ли, брат, к нему ездил?

— Я, господин.

— А он где проживает? В старом поместье Альтерзумпф?

— Да, но я бы назвал его дом замком.

— Замком? — удивляется генерал.

— Старым замком, стены почти порушены, вьюном поросли, донжон весь мхом зарос и также вьюном, но ворота новые у него.

— И стен тех обломки высоки?

— Два роста человеческих — то самые низкие, — и тут он ещё вспоминает: — А вокруг стен набиты рогатки.

— Даже так? — снова удивляется Волков. — Рогатки, значит? А земля там какова?

— Что значит — какова? — не понимает монах. — Земля там неурожайна, если вы про то, сырой лес вокруг, темнота, болота. Ничего там расти не может.

— Земля сыра? Дорога сыра к тому замку? — поясняет генерал.

— Везде вода, — теперь монах всё понял. — От копыта след на дороге водой наполняется. А дорога так… плоха. Через лес идёт, и болота рядом, а паводок едва месяц как сошёл.

«То есть пушки туда тащить — коней гробить».

— Ну а людей сколько там у разбойника?

— Ну, видел я во дворе замка десяток или дюжину. Не посчитал, — признаётся монах. — Уж простите, господин. О другом думал.

— А что они