Его старик умер. Так что какая теперь разница.

Замысел картины сложился быстро. На ней уже появились дом и его родители. По стилю картина чем-то напоминала «Американскую готику» Гранта Вуда,[33]за исключением того, что его пара выглядела счастливой, а не мрачно-суровой, и на заднем плане двое детей, мальчик и девочка, прижавшись лицом к окну их спальни, махали руками стоявшим внизу родителям. Грейди хотел подарить картину Мариэль в качестве извинения и как символ того, какие теплые чувства он на самом деле испытывал к ней, к матери и, конечно, к отцу.

— Он ходил на твою выставку! — выкрикнула Мариэль, пока татуированная девица натягивала джинсы, осознавая, что попала в эпицентр домашней бури и ей нет никакой выгоды дожидаться тут, чтобы выяснить, у кого снесет крышу.

— Какую? — Грейди уже пожалел, что так по-дурацки напился у Дэррила. Пожалел, что выкурил тот второй косяк. Пожалел, что даже не успел поговорить с этой сказочной татуированной леди. Это было важно, но голова его еще не прояснилась.

— Ходил на твою выставку, твою паршивую нью-йоркскую выставку, он ходил на нее, — повторила Мариэль, начиная плакать, и Грейди понял, что впервые после похорон видит ее слезы. — Он доехал на автобусе до Бангора, а оттуда полетел в Бостон и Нью-Йорк. Он сходил туда на первой же неделе. Не хотел появляться на открытии выставки, считая, что не впишется в антураж. Он думал, что ты будешь стыдиться его, ведь он жил в глуши на краю леса и не умел вести умных разговоров об искусстве и музыке, да и костюм у него был один-единственный. А позже он сходил на твою выставку, посмотрел на твои работы, увидел все твои достижения и испытал чувство гордости. Да, он гордился тобой, но не мог выразить этого, а ты не смог понять, потому что витал в облаках, а когда ты что-то не понимал, то просто злился. И все это вылилось в чудовищную неразбериху, все ваши отношения. Вы могли бы прекрасно понимать друг друга, но все потеряли из-за какой-то глупой гордости, из-за пьянства, наркотиков и… О господи, лучше просто уйди! Уходи, Грейди!

«Я не знал, — хотелось ему сказать, — я не знал». Но он не смог, поскольку незнание его не оправдывало. Тем более что такое оправдание было бы ложью. Он знал, что старик гордился им, или хотя бы догадывался, ведь множество раз отец пытался по-своему достучаться до него, но вечно получал отказ! А сейчас уже слишком поздно, извечные сожаления, когда уже ничего не исправить. Некоторые откровения посещают нас только в тот момент, когда мы слышим стук земли, падающей на крышку гроба: и в те мгновения мы осознаем то, что важно, в те мгновения нас переполняет раскаяние.

И тогда Грейди задумал написать картину для своей сестры и, возможно, для самого себя. Это будет первый такой подарок со времен их детства, и самый важный подарок. Он хотел написать красивую картину.

Грейди услышал, как возле дома затормозила машина, и лучи фар полоснули по дому, когда пикап Тедди заехал на подъездную дорожку. Грейди тихо выругался. Тедди имел золотое сердце и ради Грейди мог сделать все, что угодно, но с его появлением дом становился шумным: включалось радио или телевизор, стереоустановка обычно начинала извергать какие-то песни, исполнявшиеся в 60-х и 70-х годах прошлого века бородатыми парнями. Грейди полагал, что это связано с затянувшимся одиночеством его друга и с тем, что в этом одиночестве он чувствовал себя некомфортно. Сейчас с ним жил Грейди, и Тедди, радуясь его присутствию, старался проводить дома как можно больше времени. Порой он настаивал, чтобы Грейди смотрел с ним старые научно-фантастические фильмы, или предлагал покурить травку, слушая старые альбомы типа «Эбби-роуд», «Темная сторона луны» или «Живой Фрэмптон».[34]

Урчание мотора затихло. До Грейди донеслись звуки открывшихся и закрывшихся дверей пикапа и приближавшихся к дому шагов. Входную дверь они не запирали. Так уж привык Тедди. Ведь они находились в Фоллс-Энде, а в Фоллс-Энде никогда ничего плохого не случалось.

«Хлопали двери», — вдруг осознал Грейди: видимо, Тедди привез компанию. Вот черт, это означает, что все его скромные надежды поработать часок-другой мгновенно улетучатся. Он отложил кисть и вышел в гостиную.

Тедди стоял на полу на коленях, с опущенной головой и связанными за спиной руками. Он выглядел так, словно собрался играть в детскую игру «достань яблоко».[35]

— Ты в порядке, Тедди? — спросил Грейди, и друг, подняв голову, глянул на него.

Нос у парня был разбит, кровь заливала рот. Грейди толком не понял, но ему показалось, что в окровавленном рту Тедди явно недостает имевшихся еще недавно зубов.

— Прости меня, — еле слышно произнес Тедди. — Мне так жаль.

Из-за дивана выскочил странный мальчишка, словно в доме началась какая-то дурацкая затейливая игра, целью которой было напугать Грейди Веттерса, вернув ему нелепые страхи детства, что и сделал с большим успехом вид этого мальчишки. Опухший, с нездоровой бледностью онкологических больных и уже поредевшими тусклыми волосенками. Вокруг глаз темнели синяки, нос распух, а на шее вздулся уродливый багровый вырост. В других обстоятельствах Грейди мог бы пожалеть беднягу, если бы на лице мальчика не отражалось выражение пустоты и злорадства; именно такими Грейди всегда представлял лица палачей в концлагере, уничтоживших бесчисленное множество заключенных. В правой руке мальчик держал окровавленные щипцы. Левой рукой он бросил что-то в сторону Грейди, и у ног упали четыре выдернутых с корнями зуба.

Грейди уже подумал, не видит ли он кошмарный сон. Может, он еще спит и если заставит себя проснуться, то все это исчезнет? Он всегда видел очень яркие сны: такова уж участь художников. Однако вечерний воздух холодил его щеки, и он понял, что не спит.

В дверях за спиной Тедди появилась женщина. Ее лицо портило то, что на первый взгляд могло показаться розовым родимым пятном, но на самом деле уже через мгновение стало понятно, что оно обезображено ужасным пузырящимся ожогом. Левый глаз закрывала марлевая повязка. Все эти детали, однако, не шли ни в какое сравнение с тем, что в правой руке она держала пистолет, а в левой покачивались какие-то шнуры.

Она нацелила пистолет в затылок Тедди и нажала на курок. В ушах Грейди громыхнул выстрел, и друг замертво рухнул на пол.

Грейди развернулся и, влетев в спальню, захлопнул за собой дверь. Никакого замка там не было, поэтому он придвинул к двери кровать и бросился открывать окно. До него донесся звук поворачивающейся дверной ручки и проехавшейся по полу кровати, но он даже не оглянулся. Оконная рама залипла, но Веттерсу удалось открыть ее ударом кулака. Он уже поставил одну ногу на подоконник, когда что-то навалилось ему на спину и детская рука змеей обвилась вокруг его шеи. Грейди попытался забраться на окно и выпрыгнуть, но потерял равновесие из-за повисшего на нем мальчишки. Закачавшись на подоконнике, Грейди вцепился руками в раму, но тут в него впились более сильные руки, вынудив выпустить раму из рук. Почувствовав, что окончательно потерял равновесие, парень тяжело грохнулся на пол; мальчик ловко скатился с него, не желая быть придавленным телом Грейди. Перед ним появилась фигура женщины. Одним коленом она придавила грудь Грейди и, прижав его руки к полу, направила дуло пистолета ему в лицо.