Она подождала, пока он поднимет Руперта на руки.

— Если он не выживет, — сказала Оливия, — не оставляй его. Он не должен умереть в лодке с Групером. Ты меня слышишь?

Голос был чуть громче голоса птицы, но Куин услышал каждое слово.

— Оливия, нет! — умоляюще возразил он.

— Французы совершают обход утром, не раньше. — Взгляд Оливии скользнул по лицу Руперта.

Она была права. Возможно, Руперт не протянет до утра, но если они останутся ждать в хижине… Люди могут умирать много часов, намного дольше, чем осталось до рассвета. И тогда их всех схватят.

Оливия передала Куину поводок Люси, и он обмотал его вокруг запястья. Снаружи было совершенно темно, ни признака рассвета. У него есть время добраться до маленькой бухты, оттуда на «Грезу», время удобно устроить Руперта. У него еще есть время.

Когда они устроились в лодке, на что потребовалось немало усилий, учитывая ее скромные размеры, Руперт перестал дышать.

Люси заскулила и облизала его щеку, и грудь Руперта снова всколыхнулась.

Куин налег на весла, но ему надо было хранить молчание… Он не мог грести слишком энергично, иначе услышат плеск.

Когда он наконец добрался до «Грезы», Групер уже ждал его у планширя. Руперта удалось быстро поднять на борт. При виде бездыханного тела своего любимого командира глаза Групера расширились. Он был человеком действия, пересек канал, чтобы предупредить семью Руперта, но не выносил людских страданий.

Они уложили Руперта в постель, Куин натянул ему одеяло до подбородка и усадил под боком Люси. Короткий путь от хижины оказался неимоверно трудным и очень вымотал Руперта. Его лицо выглядело еще более изможденным, а дыхание стало поверхностным, как у человека, достигшего предела терпения. Тонкие пальцы сжимали шерсть Люси.

— Коньяка! — рявкнул Куин через плечо, но тут же сообразил, что Групер, не в силах вынести зрелища, убежал на палубу. Тогда он распахнул дверцу шкафчика и вытащил оттуда бутылку, в которой оказался превосходный французский коньяк — такой нечасто пьют даже герцоги. Ох уж эти контрабандисты!

Куин влил Руперту в рот несколько капель коньяка. Маркиз ахнул, его глаза медленно раскрылись.

Сердце Куина сжалось от знакомого ощущения беспомощности. Он знал, что должен что-то сказать но что именно? Он словно снова стоял перед Еванджелиной, когда она упрекала его в отсутствии эмоций, называла бесчувственным деревом, а он понятия не имел, чего она от него хочет.

Возможно, Руперту хотелось бы услышать стихотворение, но Куин не знал стихов. Его учителя никогда не уделяли этому внимания. Его мысли путались. Если бы Руперт просил его рассказать о волновом спектре…

— Кто? — Взгляд Руперта рассеянно упал на него.

— Я друг Оливии, — напомнил Куин. — Мы привезли Люси повидаться с вами, и доставим вас на родину, к отцу.

Руперт слегка сжал ухо Люси и потянул. Она ткнулась ему в руку.

— Слишком много миль, — проговорил он.

Куин молча согласился. Что можно сказать умирающему? Наверное, прочитать псалом, но только он их не знал.

— Спать, — сказал Руперт, и его веки снова опустились.

Внезапно Куин отчетливо вспомнил стихотворение Руперта, словно Оливия только что прочитала его. Прежде чем строки успели позабыться, он произнес их вслух: «Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма». Слова не имели смысла, но все же Куин медленно повторил их.

Лицо Руперта просветлело, и он тихо сказал что-то:

— И они улетают…

Долгая пауза. Его дыхание почти замерло.

Куин в отчаянии взглянул на иллюминатор. До рассвета было еще далеко. Он знал, что сказала бы Оливия. Он знал, чего она хотела. Знал…

Грудь Руперта перестала вздыматься, но через секунду он сделал судорожный вздох.

Куин молча сидел, крепко держа за руку человека, который подарил ему Оливию, который написал стихотворение, напомнившее ему о смерти Альфи, и который улетал теперь вместе с упавшими с деревьев птицами.

И все это время самый дорогой человек находился на чужом берегу под защитой лишь двух смертельно усталых и дрожащих солдат.

Проклятие! Видимо, он действительно любит ее…

Эта мысль была словно раскат грома. Куин застыл, заметив, что Руперт опять перестал дышать, но это уже случалось прежде. Любит?

Когда он был ребенком, его мать говорила, что любовь… Что она говорила о любви?

Что она опасна и не для людей их круга. Она вспыхивает внезапно и достойна лишь человека глупого и дурно воспитанного.

Но разве она говорила, что он не способен любить?

Он любил Оливию больше жизни, больше света, больше всего в мире.

Та часть его существа, которая любила анализировать и просчитывать, предположила, что птица уже летит в какое-то другое, безмолвное небо.

Так и есть.

Руперт умер. Куин осторожно убрал руку и аккуратно подоткнул под тело простыню.

Люси свернулась рядом с хозяином. Подняв длинную морду, она взглянула на Куина и чуть слышно заскулила, словно моля вернуть его. Куину не хотелось оставлять ее рядом с телом хозяина. Поэтому он поднял Люси, сунул под плащ и взбежал вверх по лестнице.

Оказавшись в лодке, Куин принялся ожесточенно грести, расплескивая воду. У него есть время. У него все еще есть время. Сердце билось в такт этим словам. Небо на востоке еще не порозовело. До рассвета далеко. Время есть.

Куин пытался замедлить ход, не шуметь так сильно, но не мог остановиться и все греб и греб.

И все-таки он опять опаздывал.

После ухода Куина Оливия осталась ждать за дверью хижины, плотно укутавшись в плащ, натянув капюшон и прислонившись головой к грубым доскам. Пролетел легкий ветерок, принес запах гниющей рыбы и перечный, сладковатый аромат клубники.

Звезды казались слишком яркими для весны: такими близкими и ясными они бывали лишь в холодные зимние ночи. Шли минуты, и наконец Оливия убедилась, что Куин не вернется, потому что остался ждать у смертного ложа Руперта.

Оливия не плакала. Есть чем гордиться. Чтобы отвлечься, она стала искать падающую звезду, хотя глупо было верить, что она предвещает рождение ангела.

Все время она напряженно прислушивалась, не раздастся ли топот солдатских сапог или французские остроты. Солдаты, охранявшие Руперта, заснули на полу, велев ей их разбудить, если она что-нибудь услышит.

— Батальон выходит каждое утро в одно и то же время, — сказал Тоге, и в его голосе слышалось облегчение, потому что теперь за Рупертом есть кому присмотреть. — Еще не скоро.

Звезды не падали, но Оливия все еще глядела на небо, когда кто-то заткнул ей рот рукой и потащил в лес. Она была слишком поражена и даже не попыталась закричать.