— Да, сама попробуй ему это сказать!

— И скажу! И еще как скажу! Надо же — хан хуинский!

Мирза-ага в ярости плюнул на экран. Явно эта кехпя[4] ему слишком дорого обошлась. У него уже не осталось абсолютно никаких чувств и к Люде, за исключением того, что он хотел быть уверенным, что когда-нибудь он ее сломает, как обломал всех этих… Слишком уж многих бед стоила ему эта авантюра.

Он не питал иллюзий, что сможет все уладить извинениями. Было очевидно, что клан Марагулия раскололся, и молодежь встали под знамена Тенгиза. И братья Сулаквелидзе окончательно решили на чьей они стороне. Было также очевидно, что они решили использовать его ошибку, чтобы свалить его.

Ну что же, значит так они решили и свою участь. Он также не мог оставить их в покое, независимо от того, правы они или нет. И все равно с мамой Реной стоит договориться. Если он позволит Тенгизу и «старшим» объединиться, столкновение будет слишком жестоким.

Он допивал коньяк, когда выработал тактику действия. Его сердце все еще продолжало биться чересчур быстро и в правой ноге ощущалась боль.

Главное, что он не должен оказаться в качестве просителя мира у семьи Марагулия. Это они должны прийти к нему, признать его власть и просить дружбы. Они же должны отдать приказ Тамазу не вмешиваться в борьбу Тенгиза.

Без помощи братьев Сулаквелидзе щенок Вано останется один и беспомощен. Когда это случится, Мирза-ага сможет заключить с ним мир, если только юноша открыто покажет свою покорность. Позднее, не раньше чем через год, с ним случится какое-нибудь несчастье, которое нельзя будет приписать ему, Мирзе, ни кому иному. Может быть, самолет разобьется. Или машина слетит в кювет. Так будет, но это произойдет не из-за какой-то там Люды, а потому что «мэктуб». Так написано. Он сам себе подписал приговор, когда пошел против Мирзы. Факт, что Мирза где-то ошибся сам, неправильно поступил, ничего не изменил. Он — король, султан, падишах. Короли не совершают ошибок. Это называется смена политического курса. Один из них должен будет исчезнуть, и это будет дерзкий мальчишка, которому не хватило мудрости признать собственное ничтожество перед лицом истинной силы и власти.

Мирза-ага встал и взял телефонную трубку, чтобы позвонить Мише Петроченкову (кличка Петруччо). Тот возглавлял в городе службу торгового рэкета. Он платил Мирза-аге определенный процент, получая взамен поддержку в политике и защиту от милиции.

Приветствие Миши по телефону было настороженным, что означало, что он уже слышал о неприятностях.

— Я хочу, чтобы ты приехал ко мне домой для беседы, Миша, — сказал Мирза-ага. — Прямо сейчас.

Последовало некоторое молчание.

— Хорошо. Приеду в течении часа.

Мирза положил трубку. Он был уверен что Петроченков будет сотрудничать за определенную плату. И он имел у себя на службе несколько охранных агентств и достаточно крепких парней, которым пристрелить кого бы то ни было составит одно удовольствие, а если за это еще и заплатят…

Но это была первая половина стратегии Мирзы. Вторая часть состояла в том чтобы сделать вид, что он отступил. Если они поверят этому, то окажутся неподготовленными, когда Мишкины парни ударят по их интересам.

Неожиданная атака будет иметь двойную пользу. Это даст почувствовать братьям Сулаквелидзе, что они уже не в безопасности.

Он уже присоединился к обедающим, когда доложили о приходе Мошэ Фраерамана и его зятя Сандро. Те вошли, поздоровались, и Мошэ, ни слова не говоря, выложил на стол фотографию, сделанную на ксероксе или хорошем лазерном принтере.

Мирза поднес ее к глазам, прикинул оценивающе и сказал:

— Не знаю, где это меня щелкнули. Может, журналюга какой скрытой камерой. Я вообще-то такого не люблю.

— Я не знаю, где тебя снимали, но знаю, где эту карточку нашли. В кармане у убитого в Ростове Гиви Пхакая. Можешь взглянуть и на оборот.

Мирза перевернул карточку. На обороте значилось корявым почерком «Палучатил»

— Это что значит?

— Это значит лишь то, что на тебя повесили попытку отнять у Вано трейлер с героином. Ростовские должны были его угнать, и ты у них его получить. Поэтому ты и значишься тут как «палучатил».

— Фигня какая-то, — Мирза вернул снимок. — Это явная подстава, причем грубо сработанная. Все знают, что я не занимаюсь наркотой. Мне хватает и легальных средств получения денег.

— И вообще, ни на каком героине не сделаешь таких денег, как на вагоне бананов, — вставил волоокий Аяз. — Мы их на базе берем по три рубля, а продаем по тридцать. Зырт[5] этот ваш Автандил или Тенгиз на своем товаре тысячу процентов в день делают.

— Слушай, не встревай в разговор! — заорал на него Мирза-ага. — Иди лучше чайник поставь!

С видом оскорбленной невинности Аяз удалился.

— Отдам-ка я эту карточку на экспертизу, — задумчиво сказал Мошэ. — Может, следаки что скажут.

— Что они скажут! До сих пор не в состоянии выйти на след убийцы Вано. Будь он жив, он бы своего ублюдка держал в руках!

«Н-да, — подумалось младшему Фраэрману, — был бы жив старый Вано, у тебя ты даже глаз не поднялся на девок его сынка посмотреть. Ходил бы ты смирнехонько и по воскресеньям к нему в Балашиху с торговыми отчетами ездил бы.»

— Я тебе так скажу, — Мирза рубанул рукой воздух. — раз этот молокосос эту липу везде разбрасывает, раз ящики с человеческими телами кидает, то ему надо культурно сиким-башка сделать… в значении «употребить». Где он сидит — все знают, туда надо роту «маски-шоу» и всех их передавить как тараканов. И я тебя прошу на эту тему с мэром переговорить. Хватит превращать краснознаменную столицу нашей родины в арену бандитских разборок, понимаешь!

— Я, собственно, и явился сюда лишь потому, что только что говорил с мэром, — Мошэ отложил нож и вилку и в упор выразительно посмотрел на Мирзу. — Он обещает, что если эти ваши разборки не прекратятся, он вообще все ваши диаспоры за 101-й километр выселит.

— Вот как? — усмехнулся Мирза-ага. — Но кто же тогда будет кормить этот благословенный небесами город и его вечно голодного мэра? Ладно. Тогда я уезжаю. Меня вообще не будет в городе. Где-то около недели. Я не знаю и знать не хочу, чем тут будут заниматься этот щенок и его дружки. Но предварительно я оставлю заявление в прокуратуру, где укажу, что жизни моей угрожает опасность и не стану скрывать, с чьей именно стороны.

* * *

Кавалькада джипов окружала бронированный «меседес» на всем протяжении Симферопольской трассы, пока та не пересекла «третьего кольца», гораздо хуже оборудованной и ветхой дороги, соединявшей в единое целое лучи расходившихся из Москвы трасс. Оттуда процессия на большой скорости двинулась в сторону Горьковского шоссе, прямой и хорошо оборудованной трассы, некогда именовавшейся Владимирским трактом.