При наступлении сумерек бескрайнюю равнину поглотила тишина, но пение сверчков становилось все громче, а затем к нему присоединился протяжный вой шакала, словно исходивший ниоткуда и уходивший в никуда. Прошло, наверное, около часа. Послышался собачий лай, а вслед за ним — топот копыт. Оксатр вздрогнул.

— Идут, — сказал он и вдруг напрягся, как хищник в засаде.

Из степи показались какие-то тени: десяток согдийских всадников во главе с командиром-персом везли закованного в цепи человека. Оксатр подул на тлеющий факел, что принес с собой, и поднес его к лицу пленника. Узнав его, он со злобной волчьей усмешкой осветил свое. Сопровождавшие Бесса всадники удалились и вскоре скрылись из виду.

Оксатр знаком велел одному из своих воинов взять факел, а двоим другим — крепко держать Бесса.

— Что ты делаешь? — крикнул Птолемей. — Это пленник Александра!

— Сначала мой, — ответил перс и посмотрел в глаза Птолемею с такой лютой злобой, что тот не посмел вмешиваться.

Оксатр достал из-за пояса кинжал с острым, как бритва, клинком и приблизился к Бессу, который сжал челюсти, готовясь перенести все муки, какие может вынести человек, попавший во власть своего злейшего врага.

Оксатр перерезал все шнурки на его одежде и оставил его совершенно голым — страшнейшее унижение для перса. Потом схватил его за волосы и отрезал сначала нос, а потом уши. Бесс перенес эти увечья с героическим мужеством, не издав ни стона, ни крика. С обезображенным и залитым кровью лицом, но все еще внушительный и статный, пленник обрел драматическое и страшное достоинство.

— Хватит! — в ужасе крикнул Птолемей. — Хватит, я сказал!

Он спрыгнул на землю, обхватил сзади Оксатра и позвал хирурга, приказав ему перевязать раны пленника, пока тот не истек кровью.

Врачи не нашли другого способа остановить кровь, кроме как обвязав ему все лицо. После этого Бессу пришлось идти пешком, голому и босому, по дороге, усеянной острыми камнями. Птолемей смотрел, как враги тянут его за надетую на шею веревку, и это жалкое зрелище показалась ему нелепой пародией на сцену из «Царя Эдипа», которую он видел в детстве в бродячем театре у себя на родине. Именно так появлялся на сцене Эдип — с окровавленной повязкой на голове после того, как выколол себе глаза.

Они шли всю ночь и весь день, а на третий день встретили Александра с остальным войском. В окружении своих друзей и нескольких персидских командиров царь вышел вперед и посмотрел на своего противника, называвшего себя Артаксерксом IV. Персы, хранившие верность покойному царю Дарию, встретили бывшего узурпатора плевками и пинками, кулаками и оплеухами по ранам, превратив лицо его в кровавую маску.

Александр ничего не сказал. В этот момент он был мстителем за Дария и чувствовал себя его единственным законным наследником. Царь подождал, пока их злоба иссякнет, после чего позвал Оксатра.

— Довольно, — сказал он. — Вели отвезти его в Бактру и скажи, чтобы там к моему возвращению созвали суд. До тех пор ему не должны причинять никакого вреда. — Потом обратился к Птолемею: — Ты выполнил это чрезвычайное задание. Я знаю, что ты за три дня преодолел десятидневный путь. Сегодня вечером придешь ко мне на ужин?

— Приду, — ответил Птолемей.

Когда настала ночь, Александр вернулся в шатер, где Лептина приготовила ему ванну. Когда царь залезал в воду, явился врач Филипп.

— Входи, — пригласил его царь. — Я собираюсь принять ванну. Или что-то не так?

— Нет, государь. Все более-менее хорошо, но должен сообщить тебе печальное известие: у царевны Статиры случился выкидыш.

Александр повесил голову.

— Это был… мальчик? — спросил он надтреснутым голосом.

— Как мне сказали, да, — ответил врач.

Царь больше ни о чем не спросил. Да и в любом случае Филиппу не удалось бы ответить, потому что у него перехватило горло. Он лишь добавил:

— Мне очень жаль… Очень. — И вышел.

Караван, двигавшийся вслед за царским войском, иногда на расстоянии, составлявшем несколько дней пути, становился все более многочисленным. Это уже был настоящий кочующий город: здесь заседали суды, бродячие театры ставили популярные местные драмы и греческие трагедии и комедии, а в лавках продавались всевозможные товары.

И все больше становилось союзов между македонскими солдатами и местными девушками, от которых рождалось много детей со смешанной кровью. Для всего этого нового народа молодой царь уже был богом во всех отношениях — как по своему внешнему блеску, так и вследствие своей непобедимости, своей способности преодолевать естественные препятствия, будь то самые высокие горы или самые широкие реки.

Но Александр прекрасно понимал, что этот табор, в конце концов, может парализовать войско, значительно затруднить его маневренность и снизить способность с должной быстротой реагировать на нападение. Поэтому он решил часть войска отослать с Кратером назад, на берег Окса, чтобы основать еще одну Александрию. Там поселились несколько сотен мирных жителей с четырьмя сотнями солдат, создавших семьи с женщинами из следовавшего за войском каравана. В общине был установлен уклад греческих городов, с избираемым городским собранием и судьями.

Затем царь предпринял марш на север через выжженные земли и, наконец, вышел к берегам впадавшей в Оке реки, которую местные жители называли «Многоуважаемой». Греки тоже решили называть ее так — Политимет[18]. На реке стоял прекрасный город Мараканда[19], в котором встречались как согдийцы, так и азиатские скифы, приходившие с бескрайних территорий за рекой со своими товарами — мехами, скотом, полудрагоценными камнями, золотым песком, а иногда — с рабами, захваченными в далеких краях. Через горные перевалы туда также прибывали караваны из Индии.

Оттуда Александр двинулся на восток, до таких отдаленных мест, куда не доходили в этом направлении даже персы. На реке Яксарт[20]стоял город, основанный лично Киром Великим, называвшийся Курушкат или, по-гречески, Кирополь. В настоящее время он был оплотом мятежников, дружественных двум сатрапам-изменникам Спитамену и Датаферну. Эти двое выдали Бесса Птолемею, а сами встали во главе народа, отказавшегося покориться новому монарху.

Город был защищен старой стеной из грубых кирпичей, изборожденной дождями и ветрами, а над ней возвышалась деревянная сторожевая башенка. Вокруг располагались семь городков поменьше. Менее чем за месяц все они, один за другим, были захвачены и вынуждены принять македонские гарнизоны.

Александр захотел отпраздновать победу пиром и послал личное приглашение всем товарищам и высшим командирам.

Царь встретил их у порога, поцеловал в щеку, а потом ввел внутрь и рассадил по местам. Все было приготовлено для пиршества: кратер, кубки, черпаки. Когда все расположились, прибыли и другие гости — Оксатр со знатными персами, все в своих роскошных персидских одеяниях; они тоже прошли к отведенным для них местам. Персы отличились при штурме мятежных городов, и царь захотел воздать им честь, пригласив к себе на застолье.