Майлз сглотнул от напряжения, чувствуя, что волосы встают дыбом. Гайон, более привычный к стилю монарха, бросил на него взгляд, говорящий: «Ничего странного, этого следовало ожидать».

Генриха забавлял вид Майлза.

— Подумайте хорошенько, — повторил он, похлопал его по плечу. — Позднее вернемся к этому вопросу.

— Согласитесь на предложение? — спросил ФитзХамон, когда Генрих отошел.

— Боюсь, у нас нет выбора, — ответил Гайон. — Неприятно, конечно, но отказ может обернуться против нас. Все равно, что отрубить себе нос, если не нравится лицо.

— Генриха это не остановит, это негодяй под стать отцу, — заметил Майлз. — Вильгельм — по рождению, этот — по натуре.

— Поэтому король он, а не Кертхоуз, — заключил Гайон и пошел проверить, все ли готово к отъезду.

Лето 1102

Розин отпустила поводья, чтобы дать кобыле возможность пощипать травку на обочине дороги, проходившей через поля и леса мимо могущественных крепостей — наблюдательных постов Роберта де Беллема — и, наконец, завершившейся на территории графства Шрусбери. Позади остался Уэльс, где можно чувствовать себя в относительной безопасности. Гайон прав, Роберт де Беллем со своими вассалами превратили приграничную зону в сущий ад для тех, кому дорога служила средством к существованию. Война на юге страны, где король Генрих пытался усмирить одного из самых непокорных графов, порождала тревожные слухи. Если Арундел окажется побежденным, буря, к великой радости де Беллема, перекинется сюда, и расколет эту землю на многие осколки.

Розин изучала развилку, ведущую влево. В груди что-то ныло и не давало сосредоточиться.

Так было всегда, когда она думала о Гайоне. Он страшно бы разозлился, если бы узнал, что она решилась пересечь границу в сопровождении единственного компаньона — погонщика, ведущего стадо овец на рынок.

Отец умер от сердечного приступа в маленькой придорожной гостинице во Фландрии. Прис уехал из Бристоля, чтобы доставить тело в Уэльс и похоронить на родине. Когда кончится траур, они поженятся. Розин пожалела, что поддалась порыву и пустилась в путь, но это именно то, что ей сейчас нужно — летняя ярмарка в Равенстоу, она чувствовала, что должна посетить эти места. Во-первых, убеждала себя Розин, необходимо кое-что купить для похорон и для свадьбы. Хотя разумнее приобрести все это без риска для жизни, ибо все равно не суждено иметь то, что хочется больше всего. Но сознание неразумности поступка только усилило тоску.

— Почему мы остановились, мам? Розин оглянулась на дочь, улыбнулась.

— Мне начинает казаться, что лучше бы мы вообще не выезжали из дома.

— Теперь поздно об этом думать, — кисло заметил погонщик Твэм, подъезжая сзади. За ним двигались пони, везущие поклажу.

— Разве Гайон не обрадуется нам? — Элунед с тревогой посмотрела на мать, потом на Гельвину, спящую у Твэма на руках.

— Может быть, и не обрадуется, — с горечью заметила Розин. — Но его, скорее всего, нет дома, ведь на юге идет война.

— А его жена? — спросил Рис. Он несколько раз видел Юдифь во время кратких визитов при жизни дедушки, она ему нравилась. За ее холодностью угадывалось чувство юмора и неподдельный интерес к людям, каково бы ни было их общественное положение.

— Она, вероятно, дома.

Розин сжала поводья. Конь поднял голову и отступил назад. Как отнесется Юдифь к их приезду и что скажет при встрече? Ни ребенок, ни девственница, так выразился Гайон, но хрупкая, как стеклянный сосуд, при этом в его глазах было такое выражение, какого Розин никогда раньше не видела.

— Не хочу встречаться с ней, — проворчала Элунед. — Вдруг она окажется высокомерной нормандской ведьмой с когтями и длинным носом!

— Хватит, помолчи! — прикрикнула Розин. — Кем бы она ни оказалась, помни о приличии и не позорь нас с дедом! Поняла?

— Да, мам, — Элунед криво усмехнулась.

Аурайд навострила уши и, повинуясь всаднице, перешла на рысцу. Деревенские жители, заслонив ладонями глаза от яркого света, с любопытством рассматривали графиню Равенстоу, сиявшую золотыми красками на золотистой лошади. Вот она добралась до вершины холма и в сопровождении свиты начала спускаться к городу, окруженному надежными стенами, воздвигнутыми еще во времена римской колонизации острова.

Летняя ярмарка была в полном разгаре, всюду царило крайнее возбуждение, несмотря на бушевавшую на юге войну, а возможно, благодаря ей. Людям нужно как-то жить, и даже в отсутствие графа, земли Равенстоу оставались местом более безопасным, чем любые другие в приграничной зоне.

Прилавки ломились от пышных пирогов, хлебов и мясных изделий, вводя в искушение голодных. Продавцы специй выкрикивали цену зычными голосами. Одному из охранников Равенстоу в присутствии любопытной толпы тащили зуб. Дрессированный медведь топтался под звуки волынок. Позванивая колокольчиками, привязанными к лодыжкам и запястьям, танцевала смуглая девушка.

Согнанный на площадь скот мычал, блеял, ржал. Женщины предлагали корзины домашней продукции на обмен или за деньги — вишни и овощи, масло и сыр. Горшечник, жестянщик, кузнец, сапожник — все наперебой похвалялись предметами своего ремесла.

Время от времени Юдифь останавливала лошадь, чтобы побеседовать со знатными людьми города, представителями власти. Одним улыбалась, другим кивала, с третьими говорила о делах. У торговца бронзовыми изделиями купила ножны для кинжала — подарок мужу, и ошейник с гравировкой для Кади — гадкая собака потеряла свой во время охоты. Спешилась у одной из палаток, чтобы купить иглы и шелк для гобелена, которым задумала украсить свою спальню.

У палатки стояла женщина, внимательно рассматривая ленты. Маленькая девочка держалась за юбку матери и взглянула на подошедшую Юдифь снизу вверх круглыми ясными ярко-голубыми глазами. Другая девочка, постарше, не терпеливо переминалась с ноги на ногу. Она была темноволоса и темноглаза, с грациозными движениями молодого олененка. За спиной Юдифь де Бек пробормотал ругательство.

— В чем дело? — спросила Юдифь, обернувшись. В этот момент Рис вышел из толпы и подошел к матери. Ошибиться невозможно — мать и дети были слишком похожи.

— Гельвина, куда ты? — спросила женщина, когда малышка, отпустив юбку матери, двинулась к Юдифи.

Девочка улыбнулась, у Юдифи задрожали колени, она почувствовала, что может упасть в об морок. Любовница Гайона, его дочь, здесь, в центре ее графства. Здесь, где она была уверена в своей безопасности!

Как вести себя в подобной ситуации? Бежать?

Как кошка при виде другой, себе подобной? Или нахально, как ни в чем ни бывало, продолжать осмотр своей ярмарки? Во рту стало горько, Юдифь сглотнула, вскинула голову. Она уже не ребенок, поддающийся порывам, и сумеет постоять за себя. Ей знакомы утонченные приемы, есть уверенность в себе. Время этой женщины прошло… а ребенок… Рука Юдифи невольно легла на свой плоский живот. Она наклонилась к ребенку, подол платья коснулся пыльной земли.