Воспоминания о генерале перекликаются с аттестационным списком, составленным в 1899 г. на командира Кронштадской крепостной артиллерии генерал-майора Н. И. Иванова, в котором отмечаются следующие духовно-нравственные качества: «…Нравственности безукоризненной с ренегатным направлением (вероятно, имелось в виду склонность менять свое мнение. – А. П.), уклончив… Вполне усерден и энергичен, законы знает и руководствуется ими. Служебную тактичность соблюдает. Отлично знаком с бытом офицеров и солдат и всецело отдается заботам и служебным [делам]. Безукоризненно честен и к казенному интересу относится правильно…»

Н. И. Иванова (в армии его звали просто Иудушкой) отличала подчеркнутая богомольность и благоговение, с которым он относился к императору. Его в знак обожания генерал целовал по старому русскому обычаю в плечико.

Генерал-лейтенант А. С. Лукомский, знавший М. В. Алексеева по совместной службе в Ставке и Белому движению, охарактеризовал Михаила Васильевича очень противоречиво: «…Образ для многих не ясный; для многих чуть не святой; для многих двуликий; для многих сложный – и честолюбивый до крайности, и в тоже время почти спартанец и крайне скромный; и умный – и узкий; громадной работоспособности, но не умеющий отличить главного от второстепенного…» Подобная характеристика подтверждает неординарность натуры М. В. Алексеева и неоднозначность восприятия его разными людьми и в разнообразной обстановке.

На наш взгляд, «двуликость» М. В. Алексеева не касалась чисто военных (технических) вопросов, а имела место в личных взаимоотношениях, и то, вероятнее всего, далеко не со всеми. Простое происхождение Михаила Васильевича (равно как и Николая Иудовича) в совокупности с многолетним опытом общения с офицерами, карьерный рост которых во многом обеспечивался их происхождением и родственными связями, не располагало к особой откровенности. Долгие годы службы в больших штабах, постоянное общение с «элитой» императорского военного общества предопределяло для выходцев из низов особые правила поведения во взаимоотношениях.

Г. И. Щавельским было подмечено, что М. В. Алексеев проявлял себя самым естественным образом: «После семнадцатилетнего знакомства с генералом Алексеевым у меня сложилось совершенно определенное представление о нем. Михаил Васильевич, как и каждый человек, мог ошибаться, но он не мог лгать, хитрить и еще более ставить личный интерес выше государственной пользы. Корыстолюбие, честолюбие и славолюбие были совсем чужды ему. Идя впереди всех в рабочем деле, он там, где можно было принять честь и показать себя – в парадной стороне штабной и общественной жизни, как бы старался затушеваться, отодвигал себя на задний план… Он был поразительно прост в домашней жизни, без величия, важности и заносчивости… Будучи аристократом мысли и духа, он до смерти остался демократом у себя дома и вообще в жизни, противником всякой помпы, напыщенности, важничанья, которыми так любят маскироваться убогие души…»

Простоту в общении, как и чрезмерную работоспособность, отмечали практически все соратники М. В. Алексеева. «…В обращении с подчиненными он был чрезвычайно прост, доступен и входил в их нужды и интересы, но требователен… он перегружал себя работою…»

А. И. Верховскому М. В. Алексеев запомнился следующим: «Держался он очень просто, не так как большинство из высшего командования армии, внешняя недоступность которых и пренебрежительное отношение к окружающим прикрывали внутреннюю пустоту и убожество мысли». По его мнению, Михаил Васильевич был скромный, незаметный в мирное время труженик, всю жизнь работавший над теорией и практикой военного дела, что было редким исключением среди высшего генералитета.

Один из сослуживцев будущего главнокомандующего описывал Михаила Васильевича в бытность его командиром роты. «Зарекомендовал себя у начальства одним из лучших офицеров. У однополчан был любим за сердечное и простое отношение. Всегда готов придти на помощь. Любим и уважаем был и подчиненными. Роту обучал не только в отведенное время, но и в выходные дни (образовывал солдат, не афишируя)». На воскресные занятия приходили солдаты других рот, которые слушали М. В. Алексеева через открытые окна, что говорит о большом уважении, которым он пользовался у нижних чинов. Это опровергает воспоминания многих недоброжелателей, представляющих М. В. Алексеева в своих воспоминаниях как офицера, не знавшего солдат. Так великий князь Андрей Михайлович пишет: «Да и солдата Алексеев в лицо не видел». На этом же акцентирует внимание и А. А. Брусилов: «…Он (М. В. Алексеев. – А. П.) был генерал, по преимуществу, нестроевого типа, о солдате никакого понятия не имел, ибо почти всю службу сидел в штабах и канцеляриях…» Можно согласиться с мнением А. А. Брусилова, что М. В. Алексеев был генерал «по преимуществу, нестроевого типа», но трудно поверить, что он «…о солдате никакого понятия не имел…». Следует заметить, что сам А. А. Брусилов непосредственно в полку служил на два года меньше М. В. Алексеева, а весь его командный стаж в полковом звене был всего (!) 4 месяца в должности исполняющего обязанности командира эскадрона.

Михаила Васильевича отмечала большая личная скромность. В одном из боев он был ранен в палец, но никому об этом не сказал. В послужной список рана занесена не была. Хотя в соответствии с существующим законодательством ранения квалифицировались по классам и давали определенные льготы не только получившим их на поле боя, но и родным и близким.

Интересно, что, став командиром корпуса, Михаил Васильевич в соответствии со служебным положением имел прекрасный выезд лошадей и лучшие автомобили. Но для личных целей, как, впрочем, и для служебных, этими привилегиями почти не пользовался, предпочитая ездить верхом или ходить пешком.

Воспоминания о простоте во взаимоотношениях, которая была присуща М. В. Алексееву и Н. И. Иванову, резко разнятся с внешним «величием» Я. Г. Жилинского, отмеченным современниками. Это очень бросилось в глаза М. Д. Бонч-Бруевичу, прибывшему на должность генерал-квартирмейстера по желанию Н. В. Рузского, сменившего Я. Г. Жилинского на должности главнокомандующего Северо-Западным фронтом. М. Д. Бонч-Бруевич вспоминал, что «предшественник Рузского на посту главнокомандующего (Я. Г. Жилинский – А. П.) завел в штабе чуть ли не придворные нравы; чопорность и ненужная церемонность будущих моих товарищей по службе удручали меня».

Говоря о трудолюбии, следует отметить, что оно было присуще не всем главнокомандующим в равной степени. А. И. Деникин, как и многие другие, отмечал у М. В. Алексеева необыкновенное трудолюбие, самоотверженность в работе, государственный ум. К крупному недостатку относил выполнение на всех своих постах работу не только за себя, но и за подчиненных. Во время Первой мировой войны он объяснил генералу М. Свечину необходимость вникать самому во все мелочи, о чем тот написал на с. 141 в своих «Записках старого генерала о былом», изданных в 1964 г. в Ницце. Приведем этот отрывок дословно: «…мне приходится вникать и в мелочи. Видите ли, Свечин, знаю, что многие осуждают меня в недоверчивости, что делаю работу помощников, кои также добросовестно относятся к своим обязанностям; все это я знаю, а все же перегружаю себя и иначе не могу… не причисляя себя к талантливым, кои схватывают все на лету, мне для работы и решений нужно самому во все вникать». Добавим, что М. В. Алексеев все свое время отдавал службе, несмотря на тяжелую болезнь почек, сопровождавшую его несколько последних лет жизни, но не изменившую его изнурительный повседневный ритм деятельности. В конечном итоге это и явилось одной из причин его смерти.