Тем паче что и цену он получал совсем иную – не на один, на два порядка выше, чем за взятых в степи или в горах. Мар Пинхас торговал и мужчинами, и женщинами, но его рабы стоили дороже и уходили тем, кто мог очень дорого заплатить. Вельможам Итиля, шахам Ширвана, приближённым калифа в Багдаде или кесаря в Кунстантинии нравились те, кого продавал мар Пинхас. Свирепые и преданные телохранители-гулямы и беспощадные надсмотрщики, дотошные писцы, бережливые ключники, послушные домашние слуги, роскошные наложницы или наложники – в зависимости от вкуса покупателя. Купленными у мар Пинхаса рабами и рабынями хвастались и гордились. Обладание живой собственностью с клеймом дома бар Ханукки возвышало обладателя. Самому же Пинхасу и его людям такая торговля позволяла входить с гордо поднятой головою в двери, куда не всякого пропускали и на четвереньках, а со склонённой головою – и туда, куда бы не прошёл вообще никто, не имея многих поколений допущенных за такие двери предков и дюжины не менее почтенных поручителей.

Человеческий мусор, не заслуживший чести носить его клеймо, мар Пинхас брезгливо стряхивал на рынки попроще.

Тем, кто знал это, нетрудно понять, что надсмотрщик относился к небольшим тяготам своей работы с полнейшей невозмутимостью и даже гордился принадлежностью к такому Делу.

На вторую ночь, подустав от треволнений – нападение язычников, бегство, страх преследования, – надсмотрщик засыпает. Во сне он вновь переживает едва ли не самый значительный момент своей жизни. День, когда он стоял в двух шагах, в шаге от самого главы дома бар Ханукки, слышал его слова – из которых мало что понял, но потрясенная память цепко впитала всё, всё до самого последнего слова, до звука.

Так случилось, что у одного из приказчиков не осталось под рукой никого более подходящего, дела требовали неотложного присутствия, а на одном из пергаментов требовалась печать бар Ханукки. Надсмотрщика отправили с пергаментом в дом хозяина с наставлением найти управителя и получить на пергамент нужную печать.

Привратник подозвал слугу, слуга отвёл надсмотрщика, волею случая вознёсшегося в посыльные, в сад и оставил там, пообещав, что управитель скоро придёт. Однако, к священному ужасу надсмотрщика, ещё раньше управителя в саду появился сам глава дома в окружении множества гостей. Пахло дорогими благовониями, пахло жареным – с благовониями же – мясом и замешанным на благовониях вином. От дорогого духа у привыкшего к запахам пота и нечистот надсмотрщика вело голову, он скрылся в тень и трепетал. Самый незначительный из веселившихся господ мог покупать и продавать таких, как надсмотрщик, по пучку в день. И надсмотрщик отлично понимал, что выдай он своё присутствие, смути кого из гостей своим непраздничным видом и запахом – самое лёгкое будет, если его попросту вышвырнут со службы. Если же здесь ведутся действительно важные беседы – а мар Пинхас был желанным гостем в доме самого малка Йосепха бар Ахаруна и даже посетил Кемлык, – то надсмотрщик вполне мог окончить жизнь тяглым невольником с вырезанным для порядка языком.

– Любезнейший мар Пинхас, – протянула с лукавинкой в голосе какая-то госпожа; в столице женщины вместе с мужчинами не пировали, Лев Хазарии ценил ревностное соблюдение обычаев, но в западных землях ещё блаженно дремали островки вольных нравов прежнего царствования. – Расскажите же нам, мы все сгораем от нетерпения узнать, как вам удаётся воспитывать столь превосходных рабов.

– Не говорите так, прекрасная Абигайиль, – возразил щегольски разряженный мужчина с узким клином напомаженной бороды. – Не заставляйте нашего гостеприимного хозяина в ущерб себе и семейному делу раскрывать секреты своего ремесла!

– Полно, полно! – прогудел голос главы дома бар Ханукки. – Какие тайны здесь, между своих. И, кроме того – дело моё поставлено столь широко и на столь твёрдую ногу, что ущерба ему не будет, даже если вопреки правилам скромности и приличия я стану кричать о своих навыках на площадях и перекрёстках.

Слушатели почтительно засмеялись.

– Особенной тайны, скажу прямо, тут нет. Весь вопрос в обработке, в тщательной, да простит меня почтеннейший Иеремияху, – движением маленькой шапочки на макушке хозяин дома обозначил поклон в сторону одного из гостей, тот ответил тем же – ювелирной обработке каждого раба. Вот на чём экономит дом Елчичей, вот на что обращаю пристальное внимание я.

– Я думаю, в доме Елчичей рабов тоже, ххех, обрабатывают! – державшийся чуть в стороне от остальных гостей бородач с крупными чертами лица, толстой шеей и толстыми бычьими губами многозначительно шевельнул волосатыми пальцами на ножке кубка. Военный чиновник – бек или тархан.

– Нет-нет-нет, драгоценнейший мой Моше! Палка и плеть могут послужить в качестве наказания, но применять их для воспитания раба из дикаря-акума[22]– не самое разумное решение. Всё, чего так можно добиться – сломленное и забитое существо, больше всего ненавидящее своих хозяев, нас с вами. А это благодатная почва для озлобления и мести.

– Может, не так уж и плохо, чтобы рабы знали своё место и чувствовали разницу между собою и нами? А если при том ненавидят – да кого волнует ненависть раба? – Военный чиновник скривил мясистые губы в кривой усмешке.

– Нет-нет-нет! – Пухлая рука хозяина покачалась в воздухе, будто он хотел отогнать струившийся над столом дым из курильницы. – Очень, очень опасная ошибка – чтобы раб видел только пропасть между нами и собою! В этом корень согласия между невольниками, а там недалеко и до сговоров, вредительства, даже бунта! Напротив, необходимо воспитывать раба так, чтобы он видел пропасть между собою и остальными рабами. А в хозяине, наоборот, единственную защиту и опору. Поэтому пуще огня избегайте, купив молодых рабов одного племени, содержать их вместе, покуда они не обвыкнутся в неволе. Полное одиночество – вот что должен чувствовать раб прежде всего. Нохри из Кунстантинии, конечно, ничем не лучше акумов, но у них есть прекрасное слово, как раз для этого случая – «индивидуализм». Именно индивидуализм! Именно отличие нового раба от всех, кто его окружает. Чтобы единственным знакомым в окружающем его мире были мы, и только мы. Это первый шаг.

Далее. Свежих рабов, разделив их так, чтобы ни в коем случае рядом с ними не было соплеменников, запирайте в клетки или подвалы. Циновок и плошек с едой в первый день должно быть меньше, чем рабов, на одну. Через два дня – на две. Через четыре – на три.

И наблюдайте! Наблюдайте обязательно. Отмечайте тех, кто избивает и гонит мерзнуть на каменном полу на голодный желудок самых слабых, кто отнимает циновки и плошки с едою. Это будущие надсмотрщики или даже телохранители. В дальнейшем всегда в общении с ними подчеркивайте, как вы цените их силу, их прямоту, их решительность.

Отмечайте расчетливых, умных, тех, кто старается держаться поближе к сильным, угодить им или даже пытается стравливать их между собою. Вот будущие управители, ключники, писари, соглядатаи и доносчики. Покажите им, как вы цените их тонкий ум, их знание жизни, их практичность.

Тех, кто мёрзнет в углу подвала или клетки, не в силах отстоять своё право на еду и постель, берите в домашние слуги. Пусть воспринимают вас, как защитников против силы первых и хитрости вторых.