— Камень и металл, — заметил Анскер. — Наша основа и двойственная природа нашего племени. Андвар, к примеру, мастер работы по камню и разделяет его свойства: прочность, надежность, неизменность. Но мы с Илс, как и многие другие, имеем дело с металлом. Мы по-своему сильны, но также обладаем гибкостью, способностью изменяться со временем и событиями.

— А если понадобится — принимать старую форму, — хихикнув, добавила Илс. — Думаю, ты тоже сродни металлу, как и твой друг.

— Надеюсь, — вздохнул Элоф, посмотрев на корабль, готовый к отплытию. То было странное судно — длинное, узкое, обтекаемой формы, с низкой мачтой и широким квадратным парусом, почти без такелажа. Он помахал Керморвану, хотя и не ожидал, что тот увидит, но, к его удивлению, высокая фигура на палубе повернулась и помахала в ответ.

Андвар улыбнулся.

— Начальник стражи не так суров, как может показаться; он не оставит человека с завязанными глазами дольше, чем необходимо. Думаю, тебе не стоит беспокоиться за своего друга.

— Рад это слышать, — с благодарностью отозвался Элоф.

Пещерный ветер раздул паруса, и судно легко заскользило по стеклянисто-черной воде, почти не оставляя ряби, словно видение из сна. Матросы запели глубокими, звучными голосами на языке дьюргаров, в то время еще незнакомом Элофу. Однако вариант этой песни, переведенный на северное наречие, сохранился в летописях, и возможно, она звучала так:

Далеко под землей поднимается ветер,

Подымай паруса, нас дорога манит,

Поплывем мы далеко, к неведомым копям,

Там, где золото ярче, чем солнце, блестит.

Глубоко в лабиринтах подземных каналов

Мы на весла наляжем, осилим волну

И познаем секреты пещер и туннелей,

Там, где блеск серебра затмевает луну.

Глубоко под горами смыкается сумрак,

Так зажги фонари, чтоб отвадить беду!

Мы с тобою пройдем заповедной тропою,

Там, где блеск самоцветов угасит звезду!

Мало написано о тех вещах, которым Элоф научился за долгие месяцы работы подмастерьем у кузнеца Анскера, ибо такая премудрость не включается в рукописи, доступные для всех. Кроме того, Элоф сдержал клятву молчания, как и все остальные, которые он давал. Однако известно, что большая часть его новых познаний касалась естественных свойств вещей и их взаимосвязи, а не высоких мистерий кузнечного искусства.

— Чары по большей части являются лишь тенью тех сил, которые заложены в тебе самом, — говорил Анскер. — Это сложный и утонченный способ формирования и направления энергии, перетекающей из тебя в твою работу. Впрочем, ты знаешь и сам. Когда на тебе лежал тяжкий груз вины, ты мог заковывать в металл любые руны и песнопения, но свойства не укоренялись в изделии, ибо в сокровенной глубине своего сердца ты страшился выпускать их на волю и бессознательно подавлял свой дар. С другой стороны, ты не поставил ни единого знака на рукоять своего меча, однако она наполнена силой.

— В чем же заключаются свойства, которые вы разглядели в ней? — спросил Элоф. — И почему вы с Илс так смеялись?

Анскер снова хохотнул:

— Да потому, парень, что ты не смог бы специально придумать ничего лучшего, чтобы заставить нас поверить тебе! Илс, взгляни еще раз и скажи ему!

Девушка осторожно приняла острый клинок и повернула его к свету.

— Я не вижу никаких определенных свойств. Ты действительно оставил работу бесформенной, как песню без слов. — Она лукаво улыбнулась. — Зато я вижу тебя! Или… какую-то часть тебя. Я вижу, каким ты стал на Соленых Болотах, вижу твою цель, вижу врагов, с которыми ты хочешь сражаться, и друзей, которых собираешься защищать. Не направляя силу в определенное место, ты сделал эту рукоять почти что частью своего существа. Такое иногда случается с вещами, которые мы делаем для себя и потом подолгу пользуемся ими. Они перенимают внутреннюю сущность, ауру владельца — как собака бывает похожа на своего хозяина. Но я еще ни разу не видела, чтобы это проявлялось с такой силой. — Илс удивленно покачала головой. — Ты выразил свою живую волю в этом клинке, и теперь он как будто может говорить. Даже сейчас он звучит в твоих руках, когда ты держишь его, поет песню без слов… Я права?

Элоф заморгал.

— Я пользовался им, когда вокруг было шумно: сначала в морском бою, потом в схватке со снежными троллями. Но мне в самом деле чудился какой-то звук — глубокая, низкая нота.

Анскер нахмурился:

— В самом мече? Должно быть, ты имеешь в виду только рукоять, ибо клинок чужой работы…

— Посмотри сам, — отрывисто сказала Илс и положила меч на стол. Анскер провел пальцами по металлу, следуя за ускользающими отблесками света в глубокой черноте.

— Ты права, — наконец признал он. — Оно обитает в рукояти, но распространилось на клинок. Как это могло случиться? Вероятно, на меч наложено какое-то старинное заклятие, которое смешивается с твоей силой, — но я впервые вижу…

Анскер замолчал и пристально посмотрел на своего ученика.

— Тебе следует быть поосторожнее, Элоф, — тихо сказал он. — В тебе сокрыты глубокие источники мастерства, и, похоже, ты каждый раз вкладываешь в свою работу больше, чем ожидал сначала. Без сомнения, мастер-кузнец надеялся лишь получить оружие, способное поколебать волю своих противников, в лучшем случае запугать их — но не гнать прочь, как стадо обезумевших баранов! Поберегись!

— Но если это так… — Элоф потерял дар речи. Он думал о браслете и о свойствах, заложенных в тонком золотом обруче. Если браслет обладает таким же могуществом, то не поможет ли он Каре разорвать оковы, наложенные Лоухи? Внезапно Элоф заметил, что Илс как-то странно смотрит на него, и вспомнил: она видела врагов, с которыми он хочет сражаться, и друзей, которых он собирается защищать. Насколько ясным было ее видение?

Он ошеломленно покачал головой.

— Как я могу научиться обуздывать то, чего даже не понимаю?

— Учись владеть материалами, с которыми ты работаешь. Вникай в их свойства, узнавай, что они могут делать, а чего не могут, и прилагай свое мастерство соответственно знаниям. Обладая такой силой, ты можешь пользоваться ею как режущим лезвием, а не дубинкой, направлять ее с большей точностью. Меньше грубой силы, больше навыка и умения!

Так Элоф вернулся к своей наковальне и трудился там много долгих месяцев, сражаясь с металлами, работу с которыми он когда-то почитал легким делом. Он научился тонкому искусству сплавов, позволявшему сделать предмет, состоящий в основном из золота и серебра, почти таким же прочным, как сталь; научился делать стальные предметы почти такими же легкими, как дерево, мастеря металлические соты и сети, сила которых заключалась в самой их форме. Он научился обрабатывать странные легкие металлы, которые обычно не поддаются кузнечному молоту или сгорают как небесные камни при первом прикосновении пламени. Анскер учил его свойствам многих минералов, кристаллов и самоцветов, которыми мастер-кузнец никогда не пользовался, считая их недостойными внимания. Но самым странным, как утверждается в летописях, было умение заглядывать в глубины металла и видеть, как эхо каждого удара прокатывается внутри, словно рябь по водной глади; понимать, каким образом следующий удар, нагрев или охлаждение могут повлиять на конечный результат работы. Утверждается также, что Элоф познакомился со всеми многообразными формами и структурами крошечных зерен, из которых состоят все металлы, но в особенности — железо. То был металл, который он едва не начал презирать за простоту обработки; но вскоре ему пришлось понять, что из всех его ошибок эта была самой прискорбной. За первоначальной простотой следовало бесконечное разнообразие, особенно в составлении сплавов и придании окончательной формы. Каждый отдельный навык требовал величайшего мастерства и терпения, и как раз в этом нелегком деле он преуспел более всего.