— Да не шпионка ли она? — думал я. — Может, ее подослали немцы, зная, что здесь разместился штаб армии? Может, она играет с нами, как со слепыми щенками?

Однако я ни на мгновенье не почувствовал у Маришки враждебности или отчуждения к нам, как, впрочем, и у наших хозяев. Все они явно нам симпатизировали и доверяли.

Наступила глубокая ночь, карты и флирт уже не увлекали, морил сон. Юлишка стала стелить постели. Решили спать все вместе, на двух огромных кроватях. На одной улеглись беременная Марта, Юлишка, Маришка и Штефан, на другой — я, Ваня Живайкин, Пыпин и Васильев. Мужчины вышли перекурить, пока женщины улеглись и потушили лампу. Когда все легли, Васильев скомандовал:

— А ну, Уразов, начинай!

Проезжающие по улице автомашины периодически освещали комнату, и я видел за Штефаном рассыпанные на подушке белые волосы Маришки, ее румяное лицо, высокую грудь, прикрытую кружевной рубашкой. Могло произойти непоправимое и отвратительное — ведь я не стану в эту ночь единственным у Маришки, которая так нам доверяет!

— Да вы что, ребята, одумайтесь! Разве так можно!

— Ну, не хочешь быть первым — станешь последним, — сказал Васильев.

— Давай, — подталкивал меня и Ваня Живайкин, — ты же видишь, что она не против!

Васильев сделал попытку встать. Я резко сказал:

— Не сметь! Я буду стрелять в любого, кто осмелится прикоснуться к Маришке. — И вытащил из-под подушки пистолет.

— Тю, дурак! Такой момент упускаешь!

И вдруг меня поддержал Живайкин:

— А что, ребята, он прав — зачем плевать в колодец, нам тут бывать не один раз. Нельзя показывать себя свиньями!

— Вы как хотите, а я пойду к Юлишке, — сказал Пыпин, — но чтобы никто другой потом не смел…

— Не надо! Ты начнешь — других не остановишь, — предупредил Ваня, — да и беременную потревожишь.

Женщины затаились, чувствуя, что речь идет о них, и ожидая, чем все это кончится. Маришка не вытерпела напряжения, соскочила с кровати и зажгла керосиновую лампу. Она стояла как богиня, тонкая ночная рубашка не могла полностью скрыть прелесть ее тела. В волнении Маришка не замечала, что выставила свою наготу мужчинам напоказ. Юлишка что-то ей сказала, и девушка, прижав руки к груди, бросилась под одеяло, оставив горящую лампу. Женщины хохотнули, следом, разряжая обстановку, взорвались смехом и мужчины.

Утром все могли смотреть друг другу в глаза с чистой совестью, и вряд ли кто пожалел, что я помешал совершить бесчестие. Теперь Маришка не отходила от меня, постоянно повторяя:

— Шандор! Шандор!..

Завтракали мы все вместе. Маришка взялась подшить мне подворотничок, пришить пуговицы и залатать гимнастерку — обмундирование у нас было крайне изношенное, зачастую снятое с убитых, выстиранное и отремонтированное в армейских банно-прачечных отрядах. Она даже принялась петь по-мадьярски, и я ей подтягивал, не понимая смысла слов. Увы, но к обеду пришел приказ Сорокина немедленно освободить занимаемые ротой дома и передислоцироваться на станцию. Не стану описывать мое расставание с Маришкой — оно и сейчас волнует память. Мне больше не довелось встретиться с ней, хотя другие ее видели. Об этом я еще расскажу.

Переехав через железнодорожный переезд станции Шарбогард, мы разместились в двухквартирных домах, построенных железнодорожным ведомством. Дома были новые, красивые. Я со своим штабным имуществом обосновался в одном из домов, во дворе его остановились обоз и кухня. В одной из квартир дома с родителями проживала девушка, которую можно было назвать близнецом Маришки, разве только она была полнее и не отличалась такой застенчивостью и скромностью. Она уже при разгрузке подвод крутилась возле меня и сразу потащила в свою квартиру. Мы с Лосевым уже несли железный ящик с секретными документами следом за ней, когда нам встретился Сорокин. Взглянув на девицу, он сразу заявил, что сам остановится в этой квартире, а мне следует разместить штаб у соседей.

Девушка, поняв, в чем дело, начала бурно что-то объяснять Сорокину и постоянно тянула меня за рукав шинели, но приказ командира, как известно, не обсуждается…

Я перенес свое имущество в соседний дом, и следом пришла эта белокурая, в белоснежной меховой шубке и такой же шапочке, красавица. На нее сразу набросилась, видимо, с бранью, наша старушка-хозяйка. Девушка зло отвечала, но вынуждена была уйти к себе. Хозяйка дала мне понять, что эта девушка нехорошая.

Вечером пришел с работы хозяин — старичок лет семидесяти. Он был в форменной одежде железнодорожника, седой, розовенький, добродушный. Нам, молодым, было смешно смотреть, как он воркует возле своей старенькой жены, задорным петухом посматривая на нее, как они целуются. Они жили удивительно дружно, им могли позавидовать молодожены.

В следующем доме, где разместились командиры взводов, жили поляки. Васильев стал ухаживать за хозяйской дочкой, учительницей, преподавателем французского языка. Сам учитель, он быстро нашел путь к ее сердцу, тем более что оно было открыто любви. Девушке было за двадцать, малочисленных местных мужчин она не подпускала к себе, но вдруг случай свел ее с равным, да еще и блестящим офицером, славянином. У нее было остренькое румяное лицо, большие глаза, обрамленные длинными ресницами, красивая фигура. Одевалась она тоже очень изящно.

Завязался бурный роман, но к своей постели Васильева она не подпускала. Вечера проходили весело, с вином, картами и танцами. Галька флиртовала вовсю, но не сдавалась, тем более что все происходило под присмотром ее родителей, и тогда Васильев пошел на авантюру: он объявил, что женится на Гальке.

Он пришел ко мне и изложил свой план действий, прося помочь ему. Васильев хотел, чтобы я «зарегистрировал брак», конечно же, фиктивный. Я отказался. Тогда он привел с собой других офицеров, и все стали уговаривать меня, заявив, что Сорокин не возражает. Я сдался. Состоялась «помолвка», устроили вечер с танцами, с приглашением соседских девушек, которые теперь более доверчиво относились к нашим офицерам.

Утром пришел посыльный от Васильева и сообщил, что невесту готовят к вступлению в брак. Я достал большую книгу в кожаном переплете, которая досталась мне при захвате немецкого обоза еще на Украине. В ней я вел учет личного состава штрафников. Я разлиновал новую страницу, сделал заголовок таблицы.

После завтрака ко мне под руку пришли жених и невеста, командиры взводов, подружки невесты. Я встретил их у порога, провел к столу, на белой скатерти которого эффектно лежала раскрытая книга. Жених и невеста стояли у стола рука об руку. Фарс начался.

Я записал паспортные данные брачующихся. Затем спросил невесту:

— Желаете ли вы стать женой Васильева Геннадия Александровича?

Галька не понимала, что я говорю, вопросительно смотрела на Васильева. Он объяснил, что именно я хочу услышать, и она закивала: «Да, да!»

— Желаете ли вы взять в жены Гальку Сикорскую? — спросил я у Васильева.