— Конечно, желаю, у меня безвыходное положение!

За спиной «молодоженов» офицеры давились от смеха, но держались героически. Они боялись сорвать этот спектакль, ведь завтра и они могли его разыграть со стоящими рядом с ними девушками.

— Вы отвечайте — да или нет!

— Да.

— Поцелуйтесь. Отныне и на всю жизнь… — И я произнес вдохновенную речь о том, что они должны мирно жить, сладко спать и много детей нарожать.

Ребята уже не могли сдерживаться и смеялись от души, объясняя своим подругам мимикой и жестами, что я говорю, покачивая на руках воображаемых младенцев.

Вечером гуляли свадьбу. Кажется, и родители Гальки восприняли все серьезно, а возможно, просто хотели прикрыть этим грехи своей дочери. На видном месте сверкала никелем и белизной кружев высокая кровать «новобрачных» со стопкой подушек.

На другой день к моим хозяевам добралась из Будапешта дочь Карина, не очень красивая, но миловидная молодая женщина с ребенком, девочкой лет четырех. Будапешт в это время уже был окружен советскими войсками, и немцы с венграми предпринимали отчаянные попытки разорвать кольцо. Население города жестоко страдало от артогня и бомбардировок, холода, голода, болезней и отсутствия воды.

Хозяйка попросила меня потесниться в комнате, где стояли вместе две широкие кровати, на которых спали порознь я и Лосев. Теперь она предложила нам с Павлом спать на одной кровати, чтобы ее дочь с внучкой разместились на другой.

Благополучное прибытие дочери и внучки хозяйка решила отметить и пригласила нас. Конечно же, их стол был более чем скуден, и нам пришлось его основательно дополнить. Вино, которым старики хотели блеснуть, я даже не попробовал, хотя все его хвалили, в том числе и Павел. Все немного захмелели, старики зарумянились и не скрывали свою любовь друг к другу. Девочка забралась ко мне на колени, играла медалями, что-то говорила. Надо сказать, что дети всегда меня любили и очень быстро теряли стеснительность, будто мы были знакомы уже давно. Играл патефон. Сердце размягчилось, повеяло мирной довоенной жизнью. Я взял девочку на руки и начал медленно кружить в танце, потом ее сменила мать, и даже старики пробовали кружиться в вальсе.

Ночью, когда девочка уснула, Карина осторожно переложила спавшую между нами дочь на мое место…

Утром старая хозяйка подала мне белоснежное полотенце и, улыбаясь, что-то спрашивала. Я понял, что она не против произошедшего ночью, наоборот, даже одобряет. После завтрака, проводив мужа поцелуем, она послала Карину на чердак за фасолью для обеда и подтолкнула меня подняться следом. Я догадался: хозяйка хотела, чтобы я не только приласкал ее дочь, но и увидел, что у них ничего, кроме этой фасоли, нет.

Начали прибывать штрафники, и вскоре нас передислоцировали в село километрах в тридцати от Шопрона. В самом населенном пункте разместился 202-й запасной полк, мы же заняли крупное поместье примерно в километре от него. Говорили, что оно принадлежало министру земледелия Венгрии.

Мы въехали в огромный двор на склоне холма, застроенный по периметру конюшнями, амбарами, хлевами, жилыми постройками. В верхней части размещался дворец, окруженный зеленым массивом. Стены дворца были окрашены в нежно-изумрудный цвет, а многочисленные лепные украшения, декоративные вазы, статуи, балюстрада — в молочно-белый.

К парадному входу вела широкая полукруглая лестница с мраморными ступенями. Перила внизу оканчивались львиными головами, а вверху — статуями обнаженных женщин. Противоположная сторона парадной лестницы спускалась на аллею с узорчатыми решетками арок, оплетенных вьющимися розами. Вдоль решеток стояли тщательно подстриженные декоративные кусты. Аллея перескакивала по кружевному чугунному мосту через пруд, в лед которого вмерзли ветви плакучих и в.

Во дворе усадьбы были также просторный особняк управляющего, дома-бараки для батраков и двухэтажные конюшни и коровники. На первых этажах размещался в стойлах чистый и ухоженный скот, выше хранилось сено и зерно. Нас поразили водопровод, канализация, автоматические кормораздатчики, повсюду было чисто, светло и тепло. Конечно, теперь этим никого не удивишь, но в то время это было настоящей сказкой. Уход за животными был идеальный, и каждая корова была словно румяная принцесса по сравнению с нашими крестьянскими буренками.

Еще большее удивление ждало нас во дворце. Через парадный вход мы вошли в длинный коридор с огромными окнами-витражами. На внутренней стене мы увидели лес рогов лосей и оленей, а под ними многочисленные портреты. Портретную галерею открывал далекий предок владельца дворца в белом парике, с пеной тонких кружев на груди и на манжетах бархатного камзола. За ним шли другие представители династии, постепенно меняя наряды от фрака до современного костюма-тройки. В вестибюле сверкало огромное, во всю стену, зеркало в витой бронзовой оправе.

Из галереи-коридора были устроены входы в залы с резными дверями. Каждый зал был отделан по-разному. Мы ходили по ним, раскрыв рты от удивления. Дворец не отапливался, из-за холода жить в нем было невозможно, и личный состав роты разместился в домах батраков, а Сорокин и офицеры заняли особняк управляющего. Я и Лосев поселились в батрацкой семье, которая ютилась в очень тесной каморке барака без каких-либо удобств. Глава семьи был конюхом, а его жена и молодая дочь — доярками.

Душную комнатку с одним оконцем почти целиком занимали сундук и две кровати, на которых лежали матрасы, набитые сеном, и стеганые одеяла. Стол и табуретки путались в ногах и толкали в бока, занимали остальное пространство. Так жили все батраки.

Дочка уступила нам свою кровать и ютилась на сундуке на каких-то лохмотьях. Семья жила впроголодь, и я шепнул Лосеву, чтобы он от моего имени попросил повара наполнять котелки до краев.

Вечерами мы собирались за столом все вместе. Мадьяры-бедняки были приветливы, дружелюбны и любопытны. Они задавали много вопросов, не надеясь понять ответ, — мы свободно общались и понимали друг друга лишь за игрой в карты, которой посвящали вечера после совместного ужина. Одновременно мы флиртовали с шестнадцатилетней Муриэлой, но она была застенчива, особенно в присутствии родителей.

Приближался новый, 1945 год. Сорокин договорился в запасном полку, что к нам в новогоднюю ночь приедут артисты. Обещали приехать и девушки из военной цензуры.

Во дворце мы выбрали просторный, но довольно уютный зал с концертным роялем, а главное — с огромным камином. Он сверкал бронзой и бело-голубым мрамором и был украшен мраморной статуэткой Психеи. Пол этого зала был наборный, из ценных пород дерева. Из банкетного зала дворца солдаты принесли столы, стулья с высокими спинками и вычурными позолоченными ножками, а от управляющего — сервиз из саксонского фарфора. Старшина Червонобаба нашел потайной ход в винные погреба этого имения. Запаслись мы и дровами для камина.

Под Новый год я и Ваня Живайкин на вечерней зорьке с большим интересом бродили по скрипучему голубому снегу в парке, примыкающем ко дворцу, по аллеям, по горбатому мосту через рукотворное озеро. Мы пришли во дворец, когда там уже все собрались. Приехали артист и две артистки, но посланный за девушками из ВЦ старшина Кобылин возвратился один: им не разрешили отлучаться из расположения штаба армии, видимо, они были нужнее там.