— Доволен.

Подозвав к себе одного из кметов, он отдал меч, наки-? нул плащ, оглянулся:

— Згур, сюда!

Ярчук даже не взглянул на своего знакомца. Венет Усмотрел на Ивора — настороженно, недоверчиво, явно не веря незнакомому «боярину».

— Ты прав, — Палатин вновь коснулся раны, криво усмехнулся. — Дерется он неплохо. Как зовут, напомни.

— Ярчук, — подсказал Згур. — Он венет…

— Ну что ж, пошли, Ярчук!

Они вновь оказались в знакомой горнице. Правда, ни Кошика, ни мапы на столе здесь уже не было, зато появился поднос с двумя серебряными кубками и высокогорлый кувшин. Пока прибежавший знахарь наскоро перевязывал рану Ивора, Ярчук, отказавшись садиться, угрюмо переступал с ноги на ногу, глядя куда-то вниз, на покрытый ковром пол. Згур наполнил кубки (в кувшине оказалось алеманское), кивнул венету, но тот даже не соизволил отозваться.

Наконец знахарь был отослан. Ивор быстро подошел к столу, отхлебнул из кубка.

— Хорошо дерешься, дикарь! Но это еще не значит, что я должен отпустить тебя на волю.

— Я вольна людь, — буркнул венет. — Злы бояре опоили…

Палатин нетерпеливо дернул щекой.

— Я заплатил за тебя много серебра, Ярчук! Ты сможешь мне его вернуть?

Голос Ивора звучал странно. Згур уже понял — дело не в серебре. Палатин что-то задумал, все это не зря… -

— Отслужу, — мрачно ответствовал «чугастр». — Дай службу, боярин! Ивор улыбнулся:

— И чего ты умеешь, Ярчук? Людей резать?

— Я не убивец, боярин! Добру людь убивать — грех великий!

Ярчук был явно обижен, Ивор же — удивлен.

— Грех? Чем же ты занимался?

Широкие плечи венета приподнялись, затем вновь опустились.

— Всяким. Лес валил, уголь жег, добрую людь охоронял. Отпусти, боярин! Богов за тебя молить буду! Все одно — сбегу. А не сбегу — помру, да холопом не буду!

Ивор долго молчал, затем поглядел на мрачного «дику-на», усмехнулся:

— Я знал одного холопа. Его звали Навко. Он тоже хотел стать свободным… Я отпущу тебя, Ярчук. Дам одежду, оружие, серебро. Можешь возвращаться домой. Доволен?

Згур заметил, как дрогнули плечи венета. Ярчук глубоко вздохнул, покачал головой:

— Мягко стелешь, боярин. Видать, нужон я тебе!

— Верно! — Ивор шагнул ближе, заговорил негромко, быстро: — Говоришь, телохранителем был? Это хорошо!..

— Кем? — «чугастр» явно удивился. — Этим не приходилось, боярин. Я людь охоронял. Повадятся в какую деревню злодеи — станичники али мытари кнесовы, — так я их, супостатов, к ногтю!

— Так ведь людь убивать — грех! — не выдержал Згур.

— Так то добру грешно! — снисходительно пояснил венет. — А какую и боги велели…

— Ладно! — резко перебил Палатин. — Мне нужно, чтобы ты охранял одного человека. Так охранял, чтобы и волос с его головы не упал! И днем, и ночью, и даже во сне!

Згур начинал понимать. Вот оно что! А ему начало казаться, что бывший холоп Навко просто пожалел бедолагу венета!

— Этому человеку грозит большая опасность. Очень большая! Он должен немедленно уехать — все равно куда. Пусть он едет с тобой. Ты будешь беречь его год… Нет, два года! И эти два года он не должен возвращаться сюда! Ты станешь его тенью, его близнецом — но он не должен вернуться и не должен погибнуть! Понял ли?

Згур замер, ожидая ответа. Что скажет Ярчук? Неужели согласится? Своя свобода в обмен на чужую неволю…

— О нем ли говоришь, боярин? — венет кивнул на Згура, на изуродованном лице промелькнула усмешка. — Такого устеречь трудно. Быстрой он — вроде тебя…

«Дикун» оказался неглуп. Кажется, он все понял, и Згур : облегченно вздохнул. Нет, не согласится! Ивор кивнул, положил ладонь на плечо сына:

— Быстрой? Верно. Вначале ему будет очень хотеться назад. Но это пройдет, обещаю. Твое дело — его беречь. Ну так что, согласен?

Ярчук задумался, рука огладила нечесаную бороду.

— Ин ладно, боярин! Будь по-твоему! Устерегу! Згур сцепил зубы. Значит, так? «Вольна людь» согласна стать сторожевым псом! А он еще сочувствовал «чугастру»!

— Ты говорил о холопе Навко, сиятельный? Я тоже слыхал о нем. Слушай, Ярчук, это интересная история. Навко очень хотел свободы и поэтому пошел служить к одному… боярину. Он очень хорошо служил, этот Навко. Убивал, предавал, казнил. И теперь он сам боярин — богатый, знатный, у него много холопов. Хорошо, правда?

Ярчук молчал. Згур бросил быстрый взгляд на Палатина, но Ивор смотрел куда-то в сторону.

— Не гневись, молодой боярин, — наконец вздохнул

венет. — Я — вольна людь. Не можно мне робом быть. Не обессудь! Ждут меня, должен я вернуться…Згур пожал плечами — все стало на свои места. Свобода стоит дорого. Этот дикарь согласен заплатить за нее чужой неволей. Пусть! Теперь Згур знал цену своей свободы. Зря венет надеется его «устеречь»!

…Тени надвинулись, склонились низко, черные, уродливые, от них веяло холодом и промозглой могильной сыростью. Голоса звучали глухо, еле слышно.

— Нельзя волю людскую ломать, человек себя потеряет, себя забудет, чужое хотение сердце гложет, печень гложет, с ума сводит. Помнишь ли, как нитку заговоренную, Извиром притоптанную, тебе дал? Хорошо ли было?

— Помню. Но все равно — сделай!

Это был не сон, а если и сон, то какой-то странный. Страха не было — только недоумение. Прошлый раз ему снилась горящая река. Теперь же… Эти двое сидят у его ложа, в комнате горит светильник, его глаза раскрыты, но ничего не видать, только тени. Может, он болен? После ужина Згур почувствовал слабость и еще подумал, что вино имело какой-то странный привкус…

— Трудно это, господин Ивор! Заговор — словно цепи, слабый покорится, нести их будет, сильный же бороться начнет, или сбросит, или погибнет…

Згур попытался шевельнуться, но тело словно исчезло. Ивор! Значит, не сон? В вино что-то подмешали, и теперь эти двое пришли сюда… Кто же с Ивором? Кошик? Нет, голос совсем другой, хотя и знакомый…

— Придумай что-нибудь, Лантах! Ты ведь кобник, ты умеешь!

— Придумать легко, сделать трудно. Человек Родом-Соколом свободным сотворен, даже Извир эту свободу не трогает, стороной обходит…

Внезапно Згур вспомнил. Лантах-кобник! Ивор как-то обмолвился о нем. Ну конечно! Старик на торге! Серебряный браслет, способный связать души! Згур вновь попытался привстать, двинуть рукой — тщетно. Что же они задумали?

— Не связывать душу надобно, господин Ивор, напротив! Душу свободной сделать должно, вольной сделать, от пут освободить. С малых лет душа людская к дому привязана, к родичам да знакомым, к земле родной. Крепко привязана, да узелки развязать можно, а какие нельзя — то разрезать. Поболит, поболит — и затянется. И тогда душа вольной станет, и человек вольным станет…