– Она называется Американо-корейское общество взаимопонимания и развития.

– Вот-вот, – сказал Терри. – Офис очень маленький. Всего-навсего один субъект, который без конца курит. Мун Пак. Мистер Мун Пак.

– И что именно им от вас было нужно?

– Сформулировали они вот как: «для развития гармонии и взаимопонимания между Северной Кореей и международным сообществом» организовать в Северной Корее профессионально-любительский турнир по гольфу. Поле там вроде бы есть. Причем такое, что только держись. Бункеры[87]у них – настоящие бункеры. Наша задача была – раскрутить это дело. Привлечь знаменитостей.

– Знаменитостей? – переспросил Аллен Снайдер.

– Взрыва энтузиазма, честно говоря, не последовало. Но О.Джей Симпсон[88]проявил некоторый интерес.

– В общем, лучшие люди страны, – заметила Касс.

Переварив услышанное, Аллен сказал:

– Вы, конечно, знаете, что Северная Корея значится в госдеповском списке покровителей международного терроризма. Американским гражданам запрещено заниматься бизнесом с Северной Кореей.

Терри попытался защититься:

– Мы скорее просто теоретически исследовали… так сказать, пути сближения. Ничего… специфически… определенного…

Аллен смотрел на него.

– Терри, – сказала Касс. – Мы окружены. Капитулируй давай.

– Надо же, до чего дошло, – пожаловался Терри. – Твое собственное правительство превращается в «большого брата», ломится к тебе в дверь, забирает твои компьютеры, наваливается на тебя всей своей тяжеленной тушей – за что? За попытку внести крохотный вклад – сделать шаг – в сторону… в сторону… – Он посмотрел на Касс. – Напомни, я забыл.

– Гармонии и взаимопонимания.

– Вот.

– Разбираться с ФБР предоставьте мне, – сказал Аллен. – Я думаю, скоро они дадут о себе знать.

Тут как раз позвонила секретарша Терри с известием, что явились два агента ФБР и хотят поговорить с ним и Касс.

Аллен пошел их перехватить.

– Мне думается, нам нужны две приемные, – заметил Терри. – Одна для клиентов, другая для фэбээровцев. Оформим так, что им понравится. Кактусы в горшках. Экземпляры «Американского стрелка». По телевизору будем крутить «Самых разыскиваемых людей Америки».

– Насчет компьютера, – сказала Касс Ранди.

Он писал в блокноте какие-то заметки.

– А?

– Есть хорошая новость. И еще одна новость. С какой начнем?

– Будь моя воля, я только хорошей бы и ограничился. В целом, видимо, твои новости так себе.

– Про то, что твоя мать была грымза, они не нашли. Про вишни тоже.

– Какое облегчение, – сказал сенатор с обиженным видом, подняв глаза от блокнота. Очки у него сидели на кончике носа, придавая Ранди некую надменность белой кости. – Так что если набрать в Google «сенатор Рандольф Джепперсон» и «грымза», две тысячи ссылок не вывалятся. Quel joie.[89]

– Другую новость хочешь выслушать?

– Честно говоря, не очень. – Он опять опустил взгляд в блокнот. – Но что-то мне подсказывает, что у меня нет выбора.

– Мы с Терри в свое время обсуждали кое-что с… предложение одно деловое… не очень крупное.

– А?

– Скорее всего, до реализации все равно не дошло бы… Такие начинания сплошь и рядом проваливаются.

Ранди продолжал писать текст выступления.

– Знаешь что, Касс, – предложил он, – давай я и дальше не буду на тебя смотреть, а ты мне скажешь, что хочешь сказать. Со счета три, хорошо? Готова? Помнишь свои слова о том, что говорить правду – это как ездить на велосипеде? Раз… два… три.

– Фэбээровцы нашли в компьютере файлы, по которым создается впечатление, что мы с Терри… – Касс хмыкнула с деланным пренебрежением, – …сотрудничали с одной неправительственной организацией, помогали ей с одним международным начинанием из тех, что, как говорится, сближают континенты, задействуя при этом частный сектор, это такой двусторонний или, лучше сказать, многосторонний проект…

Ранди посмотрел на нее.

– Ты что, инсульт перенесла?

– Почему?

– Говоришь так, что ничего нельзя понять. Не можешь просто взять и объяснить все как есть?

– Хорошо, – сказала Касс, стараясь сделать тон максимально обыденным. – Они прицепились к файлам, относящимся к турниру по гольфу, о котором мы с Терри вели переговоры с зарубежным правительством.

– С каким правительством?

– С корейским.

– Ну и что? Я не вижу проблемы.

– С северокорейским, точнее говоря. Ну, как твоя речь подвигается?

Гидеон Пейн застонал и очень медленно попытался встать.

– Господи Иисусе…

Монсеньор Монтефельтро сидел в кресле напротив с видом инквизитора Торквемады, готового вынести смертный приговор. На случай, если Гидеона опять вырвет, он отодвинулся подальше.

– Что… случилось? – заплетающимся языком спросил Гидеон.

– Очень многое случилось, – отчеканил монсеньор Монтефельтро. – Хотите, расскажу сначала, какой у меня был вечер? А потом – какой он был у вас.

Гидеон теперь, пошатываясь, стоял на ногах. Он похлопал по карманам жилетки, чувствуя, несмотря на свое состояние, что чего-то важного не хватает. Потом похлопал по остальным карманам.

– Часы. Цепочка. Их нет.

Он посмотрел на монсеньора более осмысленно. Его мозг был подобен мастодонту, пытающемуся выбраться из ямы с дегтем.

– Где мои часы и цепочка? – спросил он обвиняюще.

– А сами не помните?

– Я ничего не помню, – сказал Гидеон, выворачивая карманы брюк.

Монтефельтро вдруг пришла в голову старая итальянская поговорка: Si non è vero, è molto ben trovato. Если это и не правда, это очень удачная находка.

– Вы подарили их своей новой подруге. Мисс Тургеневой.

Гидеон прищурил глаза, утопив их в пухлых складках.

– О чем вы говорите?! Подарил часы? Они принадлежат моей семье с тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года!