– Сядьте, Ги-идеон, сядьте. И выслушайте из моих уст вашу исповедь.

Когда монсеньор Монтефельтро окончил рассказ о вечерних событиях, заменив в двух-трех местах правду вымыслом, Гидеон выглядел так, что краше в гроб кладут. Кожа приобрела восковой цвет.

– Но я… но я… ничего такого не помню, – простонал он.

– Считайте, что в этом вам повезло. Конечно, не помните, – сказал Монтефельтро не без участия в голосе. – Вы были пьяны. Совершенно пьяны. Четыре бутылки. Очень хорошего вина. Дорогого.

– Но почему я вдруг отдал часы, мои ценнейшие часы, и цепочку русской… ш-шлюхе?

– Двум русским ш-шлюхам. Потому, видимо, что иначе вас избили бы до смерти два очень рослых русских с-сутенера.

– Я… – Вид у Гидеона теперь стал безумный. – Я… осуществил?

– Вы хотите спросить, были ли вы с ней близки? Нет – Бог уберег вас. Какими болезнями вы могли заразиться – страшно подумать. Вплоть до бубонной чумы.

Гидеон содрогнулся.

– Но мне надо вернуть часы, – сказал он. – Вы не понимаете. Это ценность. Семейная реликвия. Их подарили моему предку за отменную стрельбу…

– На вашем месте, Ги-идеон, я бы возблагодарил Господа за то, что остался жив. И купил новые часы!

– Как называется этот… как вы сказали… эскорт-сервис?

– Откуда мне знать? – раздраженно воскликнул монсеньор. – Я не знаток эскорт-сервисов! Я был на кухне, готовил вам черный кофе, чтобы привести вас в чувство, потому что вы весь дом испачкали рвотой и испортили мое семейное достояние – вот, смотрите, стол, восемь тысяч долларов! – а когда вернулся, вижу, вы звоните по моему телефону и вызываете сюда проституток!

– Мне очень неприятно, Массимо, но, похоже, вы меня перепоили.

– «Перепоили»! Вы все мои запасы выхлестали!

– Я вам это возмещу, – обиженно произнес Гидеон. – Так или иначе, я был бы вам благодарен, если бы вы мне помогли вернуть часы.

– Ги-идеон! Забудьте про эти говенные часы! Говорю вам – радуйтесь, что остались живы! Эта мадам – содержательница борделя, куда вы обратились по моему телефону, – потом позвонила и сказала, что пришлет Ивана и Владимира переломать нам обоим ноги! Вам следовало бы во всех соборах Америки заказать благодарственные мессы, вам следовало бы пасть на колени и вознести молитву!

Гидеон оглядел ковер. Если на колени, то лучше не здесь.

– Есть одна проблема.

– Разумеется, есть проблема! В борделе теперь знают мой телефонный номер! Понимаете, какой скандал может быть?

– О… – Гидеон поднес к глазам ладонь. – Дело еще хуже обстоит, чем вы думаете. На часах мое имя и фамилия.

– Porca miseria. – Монсеньор Монтефельтро поразмыслил над ситуацией. – Да, положение у нас обоих довольно скверное.

– Я сообщу, что часы украли, – сказал Гидеон. – Вот что я сделаю. Позвоню в полицию и заявлю о краже.

Он потянулся к телефону.

– Ги-идеон! Оставьте. В покое. Этот. Телефон.

Гидеон стал искать свой сотовый. Монтефельтро сказал:

– Погодите. Давайте сообразим. Если вы скажете полиции, что у вас украли часы, и они каким-нибудь образом найдут этих русских проституток, что тогда? Проститутки им всё расскажут. Включая то, что вы подарили им часы. Вы можете все это отрицать, но они предъявят информацию о телефонных переговорах, и там окажется звонок с моего телефона. Представляете, какие будут заголовки? Представляете, какой будет скандал, Ги-идеон? Достанется и мне, и вам. Можно купить новые часы, но нельзя купить новую репутацию!

Гидеон совсем сник. Он простонал:

– Я согрешил, Массимо. Помолитесь со мной.

Он начал было опускаться на колени, но, увидев на ковре последствия ночи, спросил:

– Нет ли какой-нибудь… другой комнаты, где мы могли бы вознести наши молитвы?

– Зависит от того, будете ли вы еще блевать, – раздраженно ответил Монтефельтро. – Я всю ночь убирал. Ничего приятного.

– Простите меня, Массимо, – сказал Гидеон, извлекая из самых глубин остатки достоинства. – Я не был самим собой.

Зазвонил телефон. Монтефельтро взял трубку и стал слушать, не говоря «алло».

– Здесь проживает Монтефельтро? – спросил знакомый ужасный голос с иностранным акцентом. Монтефельтро попытался сформулировать ответ, но ничего не смог выговорить. Голос сказал: – Это эскорт-сервис вчерашнего вечера. С вас девятьсот долларов. Дадите мне номер кредитной карты, или я присылаю Ивана и Владимира?

Фрэнк Коуэн стоял у штурвала своей двенадцатиметровой яхты «Дорогая штучка», которая шла под свежим бризом у залива Монтерей, участвуя в подготовительных испытаниях перед Кубком Америки, – и тут подал голос его сотовый. Когда Фрэнк находился на борту, телефон был запрограммирован только на звонки секретарши, имевшей право звонить лишь по вопросам апокалипсической важности.

– Да, Джин, в чем дело?! – рявкнул он. «Дорогая штучка» только что обогнула наветренный контрольный знак. Команда ставила спинакер – непростая процедура, требующая от рулевого предельной сосредоточенности.

– Простите за беспокойство, мистер Коуэн, но на разговоре с вами настаивает репортер из «Йель дейли ньюс».

– Йель – что? Какой еще репортер?

– Он говорит, у него есть к вам вопросы в связи со статьей, которую он пишет по поводу – это его слова – того, что вы, цитирую, дали Йельскому университету взятку, чтобы они не исключали Бойда… Мистер Коуэн?.. Сэр?

– Мать твою!

Фрэнк Коуэн швырнул сотовый телефон за борт.

– Мистер Коуэн! Сэр! Она поворачивает через фордевинд!

Рывок, громкий треск – и майларовый парус стоимостью в шестьдесят тысяч долларов из громадной выпяченной груди превратился в клочья.

– Мистер Кейн! – сказала Джин репортеру «Йель дейли ньюс». – Простите, что долго держу вас на телефоне. Разговор с мистером Коуэном у меня прервался. Он в море, на яхте. Я постараюсь с ним связаться и перезвоню вам позже.

Чарли Кейн, йельский второкурсник, штатный сотрудник «самой старой ежедневной университетской газеты», как гордо именует себя «Йель дейли ньюс», сообщил любезной секретарше мистера Коуэна, что крайний срок – через три часа. Он положил трубку и вернулся к работе над заметкой.

Тема, как многие выигрышные темы, досталась ему случайно. Подруга девушки, которая вместе с ним ходила на занятия философией, встречалась с Бойдом Бейкером. Бойд был одним из самых больших гуляк кампуса. Он ухитрился завалить все предметы до единого, и его попросили было уйти и, как деликатно выражаются в Йеле, в течение года «заново оценить свои приоритеты». Но за этим ничего не последовало. Он остался в колледже.