Телефонный звонок остановил Аверкина в дверях ванной. Сан Саныч был одет по-домашнему, то есть в просторные камуфляжные брюки, линялую майку защитного цвета и босиком. На плече у него висело свежее полотенце – Саныч как раз собирался принять душ и лечь спать. Услышав мягкую электронную трель, долетевшую из спальни, Аверкин с присущим ему непроницаемым выражением лица повесил полотенце на крючок в ванной и подошел к телефону. Двигался он неторопливо: кому надо, тот дождется, а кто звонит просто так, от нечего делать, тому и вовсе не грех потерпеть. Впрочем, просто так бывшему майору Аверкину не звонил никто и никогда: не такой это был человек, с которым хотелось бы болтать о пустяках и изливать душу в полночных телефонных исповедях.

– Аверкин на проводе, – сказал он в трубку и покосился на дисплей стоявшего рядом с телефонным аппаратом электронного будильника. Часы показывали половину первого ночи – время, когда все нормальные люди уже спят. Значит, имели место какие-то форс-мажорные обстоятельства. Или это Ремизов нанюхался кокса и чудит по старой памяти?

Это был не Ремизов. Сан Саныч молчал целую минуту, терпеливо выслушивая доносившееся из трубки торопливое и сбивчивое бормотание. За это время он успел дотянуться до лежавшей слева от будильника распечатанной пачки «Голуа» и закурить. Он редко курил в спальне, предпочитая дышать во сне свежим воздухом, и потому пепельницы здесь не было. Поискав глазами вокруг себя и не найдя ничего подходящего, Аверкин придвинул к себе телефонный справочник и стал сбивать пепел прямо на его коленкоровый переплет.

– Все ясно, – сказал он, выслушав доклад до конца. – Ко мне. Да, все трое и прямо сейчас.

Голос в трубке что-то отрывисто проквакал. Похоже, звонок был с мобильного, находившегося в зоне затрудненного приема – сигнал все время прерывался, превращая слова в какие-то неразборчивые обрывки. Аверкин с трудом разобрал, о чем идет речь, а когда наконец понял – что-то о рваных ранах, ушибах, выбитых зубах и прочих производственных травмах, – лишь брезгливо дернул уголком тонкого, как хирургический шрам, рта.

– , Доберетесь, – сказал он. – Драпать здоровья хватило, значит, и на все остальное тоже хватит. Жду вас через час.

Он аккуратно, без стука положил трубку на рычаг, медленно сжал руку в кулак и занес его над ни в чем не повинным телефонным аппаратом. Костяшки пальцев побелели, рука слегка дрожала от напряжения; затем Аверкин окончательно овладел собой, каменные мышцы предплечья обмякли, кулак разжался, и рука Саныча расслабленно упала вдоль тела.

Бывший краповый берет глубоко вдохнул и выдохнул, приводя себя в порядок, а потом поднес к губам забытую сигарету и глубоко затянулся.

– Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам, – сказал он в пространство и выдул через ноздри две струи дыма.

После этого майор забрал с тумбочки посыпанный пеплом телефонный справочник, отнес его на кухню, сдул пепел в раковину и протер переплет влажной губкой, потому что любил во всем порядок и не имел привычки откладывать бытовые дела на потом. Аверкин, как никто, знал, что это пресловутое «потом» никогда не наступает; оно все время отодвигается, прямо как линия горизонта, а мелочи все копятся и копятся – не вымытая вовремя посуда, неоплаченные счета, невыстиранные носки, недобитые враги, – и однажды ты умираешь посреди всего этого бардака, и кому-то непременно придется разгребать после тебя дерьмо.

Он слегка открутил кран и сунул тлеющий окурок под тонкую струйку воды. Уголек коротко зашипел и сделался из серого черным. Саныч бросил его в мусорное ведро, смыл приставшие к раковине размокшие чешуйки сигаретного пепла, сполоснул руки и сварил себе кофе. Кофе он варил себе крайне редко, не желая вырабатывать лишнюю вредную привычку, но уж когда варил, то напиток этот был способен вызвать радостное сердцебиение. Сейчас Санычу требовалась свежая голова. Так уж у него сложилась судьба, такую он выбрал себе работу, что никогда не мог загадывать наперед. Вот, пожалуйста: скоро час ночи, человек собрался помыться и лечь спать, и вдруг, ни с того ни с сего, вынь да положь ему свежую голову!

Кофе был черный и почти такой же густой и горький, как отвар дубовой коры. Аверкин пил его без сахара и сливок, прихлебывая мелкими глотками, как лекарство, и думал. Ситуация осложнялась буквально на глазах, но он все еще не видел причин для настоящей озабоченности. Бывало покруче, и ничего, не подох, не сломался.

А что расслабился немного и наделал ошибок, так это из-за долгого отсутствия настоящего противника. Гроссмейстер, садясь играть с новичком, может позволить себе дать начинающему фору, уступить несколько фигур, иначе игра теряет интерес.

Впрочем, его нынешний противник, хоть и был одиночкой, никого не представляющим и потому не заслуживающим серьезного внимания, новичком все-таки не являлся. Теперь, после неурочного панического звонка, Аверкин почти уверился в том, что судьба свела его с легендарным Инкассатором, о котором ему несколько раз приходилось слышать и в существовании которого он до сих пор сильно сомневался. Так уж устроен человек, что ему мало реальных угроз и конкретных надежд.

Ему, человеку, подавай легенду о некоем высшем существе, способном по своему усмотрению карать не правых и защищать обиженных. На протяжении своей истории человечество сочинило уйму мифов и легенд, но это вовсе не означает, что ему наскучило фантазировать, – оно, человечество, никогда не устанет сочинять глупые сказки про Иванушку-дурачка, без усилий побеждающего всех подряд – и Бабу Ягу, и Кощея, и даже мутировавшего динозавра с тремя головами – Змея Горыныча. Вот и Инкассатор поначалу казался Аверкину героем одной из таких сказок, и Саныч был очень удивлен, убедившись, что такой человек существует в реальной жизни. Впрочем, сам факт его существования еще ни о чем не говорил. Молва всегда склонна преувеличивать, отсюда и легенды.

Допив кофе, он все-таки принял душ и на всякий случай переоделся, натянув свои неизменные джинсы.

Свитер он надевать не стал, поскольку в квартире было тепло, а бросил его на журнальный столик в большой комнате. Свитер, неряшливо валяющийся на столе посреди гостиной, раздражал его, но при этом отменно скрывал лежавший под ним взведенный пистолет. Давным-давно Аверкин взял себе за правило никому не доверять. Все на свете продается, все Покупается, в том числе и такие вещи, как доверие, дружба, преданность и боевое братство. Люди – это просто инструменты для достижения той или иной цели, вроде молотка или электродрели. Но инструмент, верой и правдой прослуживший тебе долгие годы, в один прекрасный день все равно выйдет из строя. И хорошо, если он просто сломается и тихо отправится на помойку! Но ведь молоток может отскочить и засветить тебе в лоб, а электродрели ничего не стоит убить тебя током. Поэтому Аверкин всегда держал пистолет под рукой – на всякий случай. Он просто привык к пистолету, как другие привыкают к наручным часам, и не видел в этой привычке ничего дурного или странного.

Они явились ровно через час, минута в минуту, хотя для этого им, наверное, пришлось выжать из машины все, на что та была способна: штатный врач «Кирасы», бывший военный хирург, жил далековато от Аверкина, но Саныч все-таки очень надеялся на то, что у этих троих дебилов хватило ума обратиться к нему, а не в ближайшую травматологию. А уж в том, что без медицинской помощи дело не обошлось, и сомневаться было нечего: стоило только глянуть на этих троих героев.