Следы остались. Они не исчезнут окончательно. Но теперь кукла не валялась разбитой. Лес вокруг посветлел, на поляну упал луч утреннего света, и Тауване посадил куклу под дерево, на мягкий зеленый мох.

Уходя, он обернулся, и увидел на ее лице улыбку — грустную, даже печальную, но уже не искаженную болью.

Дальше кошмаров не было. Тауване шагал обычной лесной тропой. Хорошо, что он смог попутно подправить кое-что травмирующее, но это, судя по всему, не главный источник проблемы. Главный таится где-то еще, и его предстоит разыскать.

Внимание приковал дребезжащий звон. Его издавал маленький, ярко-красный… конструкт?.. нет, это просто педальный бицикл. Похожие делают гремлины, для них даже не нужна магия. Он лежал в грязи, у маленького дома, со всех сторон окруженного зарослями.

Выглядит так, словно бицикл кто-то бросил. Маленькие следы ведут в дом. Внутренний ребенок?.. это важно. Тауване всегда старался заключить союз с внутренним ребенком пациента, поскольку он может стать либо бесценным помощником, либо опасным врагом.

Внутреннего ребенка он в доме не нашел. А сам дом казался обычным, хотя во многих деталях и отличающимся от привычных мистерийских. На комоде стояла странная коробка с темным стеклом вместо одной стенки. Часы на стене вместо двадцати шести имели всего двенадцать делений, а время показывали стрелки. Вот обе достигли верхнего деления, и светильник на потолке изменил цвет — из лилового стал ярко-синим.

Еще на стене висела инкарна. Близкий человек… отец?.. Его лицо двоилось, то отращивало, то сбрасывало бороду, покрывалось морщинами и разглаживалось. Разные временные периоды?.. нет, что-то большее. В какой-то момент он выглядит просто немолодым светлым человеком, в другие же почти небожителем. Преклонение перед отцом?.. пока не совсем понятно, это обычно проявляется иначе.

А вот признаков матери Тауване в доме не нашел. Зато он обнаружил иное. Дверь в подвал. Самую обычную, непримечательную, но его сразу потянуло туда, как и в любое место, которое может быть ключевым.

Тауване прошел по ступеням, осторожно повернул ручку… и его обдало смрадом. За дверью не было подвала или погреба, там… Тауване смотрел в бездну. Бесконечный черный зев, ментальный портал, из которого доносился глубокий ритмичный стук… сердцебиение огромного существа.

И это было не просто подвальное чудовище. Оно… Тауване замер, ощутив немыслимую мощь. Что-то глубинное, что-то бесконечное и космическое. Оно имело здесь почти собственное сознание… нет, даже не так. Это что-то реальное, обладающее некой властью над пациенткой. Внедрившееся в ее разум, пустившее в нем корни… а значит, оно может увидеть Тауване.

Он сразу закрыл дверь, в последний момент заметив в далекой тьме тонкую светящуюся фигуру.

За такое надо было просить больше. Пять орбов не стоят встречи с демолордом. Особенно учитывая, что корень проблем почти наверняка где-то здесь.

Тауване в целом было уже все ясно. Пациентка Дегатти — смертнорожденный демон. Она родилась и жила человеком, а потом обратилась в паргоронскую тварь. Чаще всего это полностью разрушает прежний внутренний мир, но в данном случае старое и новое «я» вступили в симбиоз, сформировали нечто новое и по-своему гармоничное… но отнюдь не безупречное.

Взгляд упал на белокурую девочку с набивным дракончиком. Еще только что ее в комнате не было, но в чертогах разума вещи и индивиды появляются и исчезают совершенно непредсказуемо. Она сидела за столом, который выглядел так, будто его накрыла заботливая матушка.

Так, это важно. Надо не упустить. Внутренний ребенок — одна из самых могущественных граней личности. Зачастую даже самая, поскольку наиболее древняя.

Тауване положил на стол чемоданчик и сам уселся напротив. Его нынешний облик должен внушать пациентке симпатию. Это часть психозрительских чар — вступая в чужой разум, Тауване подстраивается под него, становясь кем-то, кому пациент подсознательно доверяет.

Девочка подняла на него взгляд, и ее платьице тоже превратилось в белый халатик. Взгляд посерьезнел, она положила на стол дракончика, протянула руку и пискнула:

— Приветствую, коллега.

Тауване со всей серьезностью пожал руку. Значит, мэтресс Дегатти действительно в прежней жизни была врачом. Как же ее занесло в демоны?

— Это наш пациент, — сказала девочка, указывая на игрушку. — У него опасный случай злобнодурости.

Набивной дракончик уставился на Тауване и оскалил клыки. Рога на голове стали удлиняться и заостряться.

— Это очень серьезно, — согласился психозритель. — Мы обязаны ему помочь. Откуда он взялся?

— Белый олень подарил, — признался внутренний ребенок. — Он самый красивый. Но теперь дракончик болеет, и я боюсь, что это заразно.

— Этому горю несложно помочь, — открыл чемоданчик Тауване. — У меня тут куча волшебных пилюль.

— Пф!.. я не верю в магию! — ошарашил его ребенок. — Я верю в доказательную медицину!

Необычная реакция. Такого обычно ждешь от рационального начала, это оно скептично и недоверчиво. Возможно, после демонизации рацио пациентки пострадало, возможно, даже погибло, и его функции принял на себя внутренний ребенок. Он обычно самый живучий.

— …Поэтому будем лечить его ягодным супом и чмоками! — закончила девочка. — Но таблетку ты тоже можешь дать. Таблетки — это важно.

А, это такая игра. Тауване успокоился, погибшее рацио было бы очень неприятным известием. Его можно воссоздать, но это сильно усложнит сеанс.

— А где мама и папа? — спросил он, пока девочка поила дракончика черничной жижей.

Лучше отсюда пока не уходить. Подсознание пытается что-то ему сообщить.

— Мама и папа тут, — неопределенно махнула рукой девочка. — Они в подвале.

Из подвала донесся вполне человеческий, приятный голос:

— Ты пообедала, крольчонок?

— Да! — отозвался внутренний ребенок.

Дверь сама собой распахнулась, и оттуда хлынул шумный ветер. На сей раз не смрадный, а прохладный и даже приятный. Словно удовлетворенный вздох огромного доброго существа.

Печально. Что бы ни творилось в сознании, в подсознании человеческие родители пациентки почти полностью поглощены этой… сущностью. Лечить тут нечего, демонизацию Тауване отменить не сможет. Если попытаться обратить процесс вспять, мэтресс Дегатти просто сойдет с ума.

— Я погуляю! — раздалось со стороны входных дверей.

Что, уже все?.. Ярыть, упустил. Хотя можно проследовать за ней и посмотреть, что из этого выйдет. Тем более, что без внутреннего ребенка отчий дом стремительно мрачнел и угрюмел. Стены стали обрастать пульсирующей плотью, меняться и изгибаться. Дверь подвала распахнулась, и оттуда снова хлынул холодный смрад. Ноги налились свинцом, как это бывает в кошмарных снах, и Тауване почувствовал, что это место пытается его поглотить.

— …Съешь его, крольчонок… — раздался зловещий шепот.