Трейси сама спросила Лена Ломакса — не собиралась, но столкнулась с ним назавтра. Он выходил из Бразертон-хауса, она входила.

— Сэр, простите, вы не скажете, что с делом об убийстве Кэрол Брейтуэйт?

— А что с делом?

— Есть подозреваемые?

— Пока нет.

— Вы нашли ключ?

— Ключ? — Он вздрогнул. Честное слово, вздрогнул. — Какой ключ?

— Ключ от квартиры Кэрол Брейтуэйт. Ее заперли снаружи.

— По-моему, вы что-то путаете, констебль Уотерхаус. Настоящим детективом себя вообразили, а?

Он в негодовании зашагал прочь и сел в красный «воксхолл-виктор» — эту машину Трейси уже видала. Вгляделась в водителя, заметила черную бритвенно-острую челку и клюв вместо носа, который любил соваться куда не просят. С какой стати Лен Ломакс садится в машину к Мэрилин Неттлз? И почему дергается от упоминания ключа?

— Он знал про ключ, — сказала она Барри.

— Да херня, — ответил тот.

Стоит помянуть Кэрол Брейтуэйт, и Барри как на иголках — это почему? («Потому что ты только о ней, блядь, и долдонишь».) Он осушил пивную кружку одним глотком и сказал;

— Пора бежать, у меня свиданка. Эта Барбара согласилась со мной в кино сходить. В «Башне» идет «Монти Пайтон и священный Грааль».

— «Монти Пайтон»? — переспросила Трейси. — Ах, Барри, как это романтично.

Лишь через много лет Трейси избавилась от полицейской формы и перешла в управление. Поди разберись — потому что она женщина или потому что она женщина, которая задавала неуместные вопросы. Или уместные. А вот звезда Барри взошла стремительно. Вскоре он уже пил вместе с Ломаксом, Стриклендом, Маршаллом, даже Истменом — орава мужиков, наливаются пивом, дымят как паровозы. Закадычные друзья, водой не разольешь. Старые добрые времена.

Терьер почуял кролика. Трейси — она такая. Не отступится.

— И как ее зовут? — спросил Рэй Стрикленд, хмурясь в свою пинту.

— Трейси Уотерхаус. Она ничего, Трейси, — поспешно сказал Барри, — но она все талдычит о том, что ребятенок сказал, мол, это его отец сделал. Все не заткнется никак.

Через неделю Лен Ломакс отвел Барри в сторонку и поведал, что в Чепелтауне задержали мужика, который сознался в убийстве Кэрол Брейтуэйт.

— Сказал, что он отец ребенка, — сказал Ломакс.

— Так его арестовали, будет суд? — спросил Барри, а Ломакс ответил:

— К сожалению, не будет — мужика держали в Армли, ввязался в драку, кто-то ножиком ткнул.

— Умер?

— Ага, умер. С учетом всего — ребенок и все такое, — наверное, дело замнут.

Лишь много лет спустя Барри спросил себя, правду ли сказал ему Лен Ломакс. Мог ведь и сочинить. Барри никогда не задавал вопросов; что бы Ломакс со Стриклендом ни сказали — все глас с небес. Бог его знает, почему так.

— В общем, передай своей подружке, — сказал Ломакс.

— Моей подружке? — растерялся Барри.

У него с Барбарой было всего одно свидание, да и то не задалось. Она, оказывается, не любит «Монти Пайтон». («Но они же просто идиоты, что тут смешного?») Барбара предпочитала Моркама и Уайза[145].

— Констеблю.

— А, Трейси? Ладно.

Когда это Барри начал ишачить при Ломаксе со Стриклендом?

— И не забывай, Крофорд, благоразумие — лучшая доблесть.

Барри не понял, что это Ломакс такое сказал.

* * *

В тумане замаячили огни бензоколонки, и женщина сказала:

— Можно мы сделаем привал?

Джексон завел «сааб» во двор, и она за руку повела девочку в туалет на задах.

— Мы быстро, — сказала она.

Девочка глянула на Джексона через плечо. Взгляд такой, будто раздумывает, не даст ли он сейчас по газам и не бросит ли их. До сих пор она не произнесла ни слова. Может, немая или просто травмирована. Он ободряюще ей помахал, а-ля королева-мать, и она неторопливо просигналила в ответ серебристой палочкой.

Пожалуй, разумно запастись провиантом. Бензоколонка невелика, но там умудрялись торговать всем на свете — от цветочных букетов и упаковок бездымного топлива до продуктов и журналов, какие обычно прячут от детей. Восемь утра, в магазине никого, только одна очень юная девица отчаянно скучала за прилавком и приглядывала за хозяйством на мониторах двух видеокамер. Жевала длинную прядь тонких волос, точно лакричную палочку. Маленькая, худенькая — не стоило бы ей торчать тут одной. Запросто можно вынудить ее открыть кассу, а то и что похуже.

В магазине Джексон растерялся. Наверное, нужно что-нибудь для новых знакомых; у девочки рюкзачок, но вряд ли там пайки. Он купил воды в бутылках, молока и сока, пару пирожков, яблоки, гроздь бананов, пакет орехов, шоколад, собачьи галеты и, наконец, стакан черного кофе навынос. Внутри магазин оказался больше, чем снаружи.

Джексон вернулся в «сааб» и стал ждать. Глотнул кофе. Горячий и мокрый, вот и вся радость. Отдает ржавчиной. Он открыл пакет орехов, кинул в рот горсть. Услышал вдали поезд, в тумане приглушенный, — интересно, куда едет? Поблизости замычала корова, тихо и угрюмо, точно туманный горн. В такие вот минуты охота снова начать курить. Он еще подождал. Может, пойти проверить, что там с этими двумя? Может, у них в туалете случился нервный срыв.

Он поглядел, как хранительница бензоколонки вытаскивает за дверь своего святилища ведра с цветами и упаковки бездымного топлива. Ей явно недоплачивают, сколько бы ни платили. Она застыла на пороге в обнимку с пластмассовым ведром — цветы уже вяли в целлофановых саванах, такие же сорнячные на вид букеты прислоняются к деревьям или торчат в заборах там, где стерло с лица земли какого-нибудь злосчастного велосипедиста или пешехода. Там, где сошел с рельсов поезд, осталась гниющая цветочная гора. Джексону потом кто-то показывал фотографию. Весь мост над путями завален букетами. И китчевыми игрушками, и плюшевыми медведями.

В сей месяц год назад я умерла[146]. Два года, если точнее. Отчего-то на ум пришла кошка Шрёдингера. «Одновременно живая и мертвая», — сказала Джулия. Один в один Джексон после железнодорожной катастрофы. «Ни рыба ни мясо», как говаривал его брат.