Я открыла глаза и резким шлепком сбросила ладонь. Вибрация этого шлепка прокатилась по нам обоим; он смотрел на меня с изумлением, у меня жгло кисть.

– Вот уж врешь, – сказала я.

На миг мне показалось, что Король гоблинов попытается меня утешить, успокоить, как родитель старается утихомирить капризного ребенка, но в его глазах вспыхнул зловещий огонек. Губы искривились, в отблесках пламени блеснули острые кончики зубов.

– Хочешь уродливой правды, Элизабет? Хорошо, ты ее получишь. – Он принялся мерить шагами пятачок перед камином, точно дикий зверь, запертый в клетке. Волк, запертый в клетке его сердца, со страшной силой хотел вырваться на свободу. – Ты привлекла меня, потому что была странной, всеми отверженной и некрасивой. Потому что мужчина может провести целую вечность – поверь, у меня так и было, – рядом с чередой бесчисленных красавиц, чьи имена и лица сливаются в размытое пятно. Но тебя, такую странную и некрасивую, я буду помнить. – Король гоблинов сверкнул улыбкой-оскалом.

В ответ мой пульс участился, и глубоко внутри узлы, которыми я туго обвязала сердце, начали ослабевать. Кровь в жилах всколыхнулась навстречу его крови. Тяжело дыша, я встала, однако он отвернулся прежде, чем я успела коснуться его, прежде, чем его дикая природа смешалась с моей. Я уронила руку.

– Что есть вечная жизнь как не затянувшаяся смерть? – вопросил Король гоблинов. – Я существую в тоскливой бесконечности, понемногу умирая каждый день, не имея полноценной возможности чувствовать. – Он вернулся к инструменту, легко провел пальцами по клавиатуре.

Я не знала, что сказать. В этот момент мы были безмерно далеки друг от друга: он – на одном конце вечности, я – на другом.

– Твой накал, твое неистовство, – тихо произнес он, – так влекут меня. Это правда, Элизабет.

Сев на банкетку, он нажал клавишу. Затем вторую, третью. Каждая нота резонировала в моей груди, эхом отдаваясь в том пустом, священном пространстве, где жила моя музыка.

– Я отдал бы все, чтобы снова испытывать чувства. – Он говорил так тихо, что я едва слышала. – Очень долго я считал, что утратил эту способность навсегда. А потом я услышал твою музыку – ты играла для меня в Роще гоблинов. Впервые за много веков я подумал… понадеялся, что…

Нас снова накрыла тишина, полная тайн и невысказанных слов. С моих уст готовы были сорваться вопросы, но я сдержалась.

– Твоя музыка, – наконец прервал молчание Король гоблинов. – Твоя музыка – единственное, благодаря чему я сохранил рассудок. Остался человеком, а не превратился в монстра.

От легкого ветерка руки и спина у меня покрылись «гусиной кожей». Король гоблинов, не глядя на меня, продолжал играть, перебирая ноты, точно бусинки в ожерелье.

– Это и есть уродливая правда, моя дорогая, – промолвил он. – В браке мне принадлежит твоя рука, сердце, разум и тело, но то, что нужно мне больше всего, я получить не могу. – Он отвернулся. – Если только не сломаю тебя.

Если только не сломает меня. В этот момент до меня наконец дошло.

– Я тебя не боюсь, – тихо призналась я.

– Вот как? – Король гоблинов поднял голову. – Я – Владыка Зла, правитель Подземного мира. – Разноцветные глаза блеснули. – Я – воплощение дикой силы и безумной ярости. – Он улыбнулся, продемонстрировав заостренные кончики зубов. – Ты – просто девушка, а я – злой серый волк.

Просто девушка. Дева. Нет! Я не простая девушка, я – Королева гоблинов. Я – его королева и волков не боюсь. Мне не страшна эта дикая, неукротимая сила, которая способна разорвать меня на части и искупаться в моей крови.

Я подошла к клавиру и опустилась на банкетку подле мужа. В глазах Короля гоблинов промелькнули удивление и радость. Настороженности не было и следа.

– Пускай я всего лишь дева, mein Herr, – шепнула я, – но дева храбрая. – Я занесла дрожащие пальцы над клавиатурой и построила аккорд в до мажоре. Король гоблинов выгнулся в долгом, сладостном вздохе.

– Да, Элизабет, – выдохнул он, гладя мое лицо ладонью. – Да.

Но играть я не стала, а вместо этого передвинула его руку ниже, к груди.

– Элизабет, что…

Он попытался отстраниться, но я держала крепко. Я льнула к нему, искушала, провоцировала, подталкивала к тому месту, где под его пальцами пульсировала моя жизнь. Я чувствовала в нем волка, рвущегося с привязи. Я хотела этого волка, хотела, чтобы он обрушил на меня свой зверский голод, свое ненасытное желание, и уничтожил меня. Я жаждала быть уничтоженной и созданной заново.

– Ты – монстр, которого я призываю, – сказала я.

Теперь дрожь била и его.

– Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. – Несмотря на хищное выражение лица, в голосе его явно проступала паника.

– Отлично понимаю.

Память подбросила воспоминание: малютка Лизель терпеливо ждет на верху лестницы. Она ждет отца, который отправился на прослушивание к прославленному маэстро. Зефферлю тогда было всего три года, однако в мальчике уже открылись блестящие способности в игре на скрипке, и Лизель ужасно хотела показать папе, что она тоже кое-что умеет. Разучив чакону Линли, девочка долго и старательно упражнялась на скрипке размером в одну четверть, пока не сочла результат безупречным. Когда же папа наконец явился домой, от него разило пивом, а футляр, в котором он держал скрипку работы Штайнера, был пуст. Как только отец ступил за порог, Лизель заиграла для него торжественную песнь приветствия, но он выхватил у дочери скрипку и переломил надвое о колено. «Ты никогда не добьешься успеха, – заявил он тогда. – У тебя нет и половины таланта, которым наделен твой брат».

– Я могу поранить тебя, – предупредил Король гоблинов, и я уже ощущала эту опасную силу. Моя жизнь была в его руках; покоряясь, я подставляла ему свою обнаженную шею.

– Знаю.

Боль предыдущего воспоминания вытолкнула на поверхность озера памяти еще одну картину. Йозеф исполняет пьесу моего сочинения, папа входит в комнату и хвалит сына. «Какая энергия, какая мощь! – восторгается он. – Сынок, мы непременно должны опубликовать это произведение. С такими задатками ты перевернешь современное представление о музыке!» Йозеф объясняет, что автор пьесы – не он, а я. Папа мрачнеет. «Неплохая попытка, Лизель, однако не стоит так высоко возноситься к идеалу. Пора тебе уже повзрослеть и оставить эти глупые романтические фантазии».

– Тогда зачем тебе это? – пробормотал Король гоблинов. – Зачем, Элизабет?

Десять лет тому назад. Мне было девять; укрывшись от всех, я тайком сочиняла. Из скудного домашнего запаса я стащила две свечи и жгла их почти до рассвета, безрассудно расходуя драгоценный свет на свою музыку, свои записи, свой огонь. Отец в ту ночь спал вместе с матерью – редкий случай, обещавший, что утром на мамином лице мы увидим улыбку, а папа будет пребывать в благодушном настроении. Мир тихо спал, я наслаждалась одиночеством.