Стоит вчитаться в ответную реплику Соловьева, чтобы почувствовать разницу уровней философской культуры оппонентов: «Когда г-н Страхов пишет свои рассуждения, непосредственно наглядными деятелями являются тут его пальцы, водящие пером по бумаге, но это не мешает, однако, истинным производителем его писаний признать его единое я, невидимое само по себе, но являющее свою реальность в общей и реальной связи его действий. Подобным образом и единое человечество, хотя и не действует непосредственно ни в каком историческом явлении, тем не менее обнаруживает свою совершенную реальность в общем ходе всемирной истории. А что органами человечества являются живые и относительно самостоятельные существа, то ведь и пальцы г-на Страхова не вовсе лишены жизни и раздельности, и абсолютной разницы тут нет»[619].

Нельзя не согласиться со Страховым в том, что «трудно найти рассуждение более ошибочное и более фантастическое, чем приведенные строки»[620]. Не только философская логика, но и элементарный здравый смысл здесь явно на его стороне.

Или возьмем политическое прогнозирование Соловьева. Для него «принцип национальностей» есть «низший принцип», проявление «реакции», противоречащее «разумному ходу истории», «попятное движение», над которым давно «возвысилось… европейское сознание»[621]. Более того, философ пророчил вообще скорое исчезновение национальных государств: « я не верю в будущность самостоятельных государств. Ведь одной европейской войны было бы достаточно, чтобы смести нынешние политические границы среди христианского человечества и уготовить пути для Всемирной монархии – Христовой, если государи и народы исполнят свой долг, или же, в противном случае, – антихристовой»[622].

И кто оказался прав – «Пушкин русской философии» или скромный генерал А.А. Киреев, просто описавший очевидное: « националистические теории постоянно распространяются и усиливаются. Будущность – принадлежит им История Европы со времени Венского конгресса есть лишь осуществление националистической идеи »?[623]

«Что народность в форме национального государства есть крайнее, высшее выражение социального единства – это никогда не было и не может быть доказано по совершенной произвольности такой мысли»[624], – утверждал Владимир Сергеевич, но историческая практика последних двух столетий доказала эту мысль стопроцентно, и даже сейчас, в эпоху глобализации, дело обстоит именно так.

Заметим также, что само соловьевское толкование понятия «национализм» как «зоологического» «национального эгоизма», отрицающего человеческую солидарность, совершенно субъективно. Вот характерный образчик его рассуждений: «Мы различаем народность от национализма по плодам их. Плоды английской народности мы видим в Шекспире и Байроне, в Берклее и в Ньютоне; плоды же английского национализма суть всемирный грабеж, разрушение и убийство. Плоды великой германской народности суть Лессинг и Гете, Кант и Шеллинг, а плод германского национализма – насильственное онемечение соседей от времен тевтонских рыцарей и до наших дней»[625]. Но ведь с тем же успехом можно сказать, что английский национализм выразился в создании одного из самых процветающих государств мира, а немецкий – в объединении Германии при Бисмарке. Как верно заметил известный русский историк П.Н. Ардашев, у Соловьева национализм смешивается с «национальной исключительностью и ксенофобией», меж тем как суть национализма – в «альтруизме на почве национальной солидарности»[626], – это определение вполне соответствует современным научным интерпретациям национализма.

Таким образом, отрицание национализма у Соловьева не подкрепляется серьезными философскими или политологическими доказательствами – это отрицание основано лишь на его религиозной вере. Но и вера его не только для атеистов и агностиков, но и для православных христиан, не может быть убедительным доводом, ибо с точки зрения традиционного православия она смотрится в лучшем случае как частное богословское мнение, в худшем – как ересь. Владимир Сергеевич явно мнил себя религиозным пророком[627], но истинность его пророчества признана только им самим и немногочисленным кружком его приверженцев, остальные же православные вольны расценивать это учение как угодно, в том числе и как лже-пророчество.

В статье «Русская идея» Соловьев провозглашал: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»[628]. Но по меньшей мере произвольно делать из этого вывод о том, что именно ему, В.С. Соловьеву, Бог открыл то, что Он думает, например, о русской нации[629]. Однако именно на данном допущении, собственно, и базируется вся аргументация философа.

Между тем исходя из христианского вероучения возможно и совершенно иное отношение к национализму – позитивное, что хорошо продемонстрировал Страхов, давший вполне убедительное христианское обоснование национализма:

«Что касается до начала народности, то положительная сторона его очень ясна. Положительное правило здесь будет такое: народы, уважайте и любите друг друга! Не ищите владычества над другим народом и не вмешивайтесь в его дела!

Эти требования станут нам яснее, если посмотрим, к чему именно они должны быть прилагаемы. Начало народности имеет силу главным образом как поправка или дополнение идеи государства. Государство есть понятие преимущественно юридическое – люди живут, связанные одной властью и подчиненные одним законам. Это понятие долго имело силу в своем отвлеченном виде. Для государства все равно, к какой народности принадлежит тот или другой его подданный; но мы теперь знаем, что для подданных это не бывает и не может быть равно. И вот, в начале нынешнего века стала возникать сознательная идея что наилучший порядок тот, когда пределы государства совпадают с пределами отдельного народа. Европа ищет для себя самого естественного порядка и все тверже и спокойнее укладывается в свои естественные разделы