По мере улучшения состояния, с исчезновением агнозии, призрак тоже стал бледнеть и постепенно пропал. Произошло это через полгода после поражения мозга. Дзамбони и соавторы предположили, что необычная устойчивость галлюцинации была связана с потерей зрения и с нарушением способности к интеграции ощущений разных модальностей (зрительных, тактильных, проприоцептивных и т. д.) на высших уровнях центральной нервной системы – вероятно, на стыке теменной и височной долей.

Еще более странные и сложные галлюцинации с видениями двойников возникают при так называемой «хеаутоскопии», чрезвычайно редкой форме аутоскопии, когда больной вступает в какие-то взаимоотношения с собственным двойником. Иногда эти отношения бывают дружескими, но подчас и враждебными. Более того, часто сознание больного сталкивается с тяжелой проблемой, так как не может решить, кто из двоих является «копией», а кто – «оригиналом». Чувство самости может переходить от одной личности к другой и обратно. Сначала больной смотрит на мир своими глазами, а потом глазами двойника, и при этом возникает вопрос: кто из двоих является реальной личностью? Двойник видится не как пассивная копия, копирующая осанку и движения оригинала, как при обычной аутоскопии, а как человек, совершающий – в определенных пределах – самостоятельные действия (хотя иногда он просто лежит и вообще ничего не делает).

«Обычная» аутоскопия, такая, как у Линнея или Люллена, представляется в целом доброкачественной: галлюцинации являются чисто зрительными, зеркальное отражение не претендует на самостоятельность и к тому же появляется всего на несколько минут в день. Двойник не совершает никаких целенаправленных действий и не вступает во взаимодействие с больным. Однако хеаутоскопический двойник, дразня больного, воруя его идентичность, может возбудить в нем чувство невероятного страха и спровоцировать на импульсивные и отчаянные поступки. В опубликованной в 1994 году статье Брюггер и соавторы описали такой эпизод у молодого человека с височной эпилепсией:

«Хеаутоскопический эпизод случился незадолго до поступления в госпиталь. Молодой человек самовольно прекратил прием фенитоина, выпил несколько бутылок пива и весь следующий день провел в кровати. Вечером его нашли лежащим под кустом, растущим под окном его комнаты, расположенной на третьем этаже. Юноша рассказал следующее: утром он проснулся с сильным головокружением. Повернув голову, он увидел самого себя, лежавшего рядом с ним. «Я разозлился на этого парня, который был не кто иной, как я сам. Парень не хотел вставать и рисковал опоздать на работу. Я попытался разбудить двойника. Сначала я просто кричал, а потом принялся его трясти, а когда и это не помогло, несколько раз на нем попрыгал. Двойник лежал, ни на что не реагируя». Только после этого молодой человек задумался о том, что все это могло значить, и постепенно проникся диким страхом, так как не мог уже сказать, кто из них двоих настоящий. Несколько раз его самость переключалась. Она то находилась в теле стоявшего в комнате человека, то перемещалась в неподвижно лежавшее на кровати тело. При этом, когда сознание перемещалось в тело, юноша чувствовал себя лежащим и не мог пошевелиться, так как был поражен полным параличом. При этом его страшно пугала склонившаяся над ним фигура двойника, который бил его и пытался поднять. Единственным желанием было снова стать одной личностью. Выглянув из окна (стоя у которого он продолжал видеть себя, лежащего на кровати), он внезапно, повинуясь какому-то импульсу, решил выпрыгнуть, «чтобы избавиться от этого страшного чувства раздвоенности». Кроме того, он думал, что «этот отчаянный прыжок испугает парня в кровати и заставит воссоединиться со мной в одного человека». Что было после прыжка, юноша не помнил. Он пришел в себя только в госпитале от боли в травмированных конечностях».

Некоторые ученые возражают против использования термина «хеаутоскопия», введенного в медицинскую практику в 1935 году. Т.Р. Денинг и Герман Берриос пишут, например: «Мы не видим никаких преимуществ в употреблении этого термина; он слишком педантичен, неудобопроизносим и не используется в обычной медицинской практике». Авторы считают, что между этими двумя состояниями нет дихотомии, так как они представляют собой непрерывный континуум – двойник может быть абсолютно пассивным или может в той или иной степени проявлять самостоятельность. При этом в таком же широком диапазоне происходит расщепление личности – от его отсутствия до полного раздвоения. В опубликованной в 1955 году статье Кеннет Дьюхерст и Джон Пирсон описали одного школьного учителя, который в течение четырех дней после субарахноидального кровоизлияния видел своего двойника:

«Двойник производил впечатление вполне реального субъекта. У больного было такое ощущение, что он видит двойника в зеркале. Двойник сопровождал больного везде. Во время еды он стоял за стулом больного и, таким образом, не показывался ему на глаза до конца обеда. На ночь двойник раздевался и укладывался спать на стол или на кушетку в соседней комнате квартиры больного. Двойник ничего не говорил, не делал никаких жестов, но лишь повторял все действия больного. На лице двойника, как приклеенное, застыло выражение глубокой печали. Больной сознавал, что это галлюцинация, но она настолько тесно переплелась с его личностью, что, приходя на прием к врачу, больной сначала пододвигал стул своему двойнику и только потом садился сам».

Тема двойника, существа, которое отчасти сам человек, а отчасти другой, во все времена неудержимо влекла к себе писателей. Обычно двойник выступал как предвестник скорой смерти или бедствия. Иногда, как в рассказе Эдгара Аллана По «Вильям Вильсон», двойник является видимой и осязаемой проекцией мук нечистой совести, которые становятся все более и более невыносимыми, и в конце концов жертва набрасывается на своего двойника, но закалывает себя. Иногда в произведении двойник остается невидимым, как в рассказе Мопассана «Орля». Но тем не менее он оставляет следы своего присутствия – например выпивает воду из графина, стоящего на ночном столике рассказчика.

Во время написания этого рассказа Ги де Мопассан и сам видел двойника, свой аутоскопический образ. Вот что он рассказывал одному своему другу: «Почти каждый раз, возвращаясь домой, я обнаруживаю своего двойника. Я открываю дверь и вижу его сидящим в кресле. Я сразу понимаю, что это галлюцинация. Но разве это не удивительно? Если человек не может здраво мыслить, он перепугается насмерть!»

Мопассан в то время страдал нейросифилисом, и когда болезнь зашла достаточно далеко, он перестал узнавать себя в зеркале и, как говорят, порой здоровался со своим отражением и пытался пожать ему руку.

Преследующий, но невидимый Орля, образ, подсказанный аутоскопическими переживаниями автора, – это отражение иного состояния. Это как Вильям Вильсон, Голядкин из «Двойника» Достоевского – чисто литературный вымысел, дань традиции готических романов ужасов, жанра, процветавшего с конца XVIII по начало XX века.

В реальной жизни – даже учитывая крайние случаи, о которых пишут Брюггер и другие, – хеаутоскопические двойники отнюдь не все являются злодеями: напротив, они, как правило, дружелюбны, конструктивны и нравственны. Один из больных Оррина Девински, страдавший хеаутоскопией на фоне припадков височной эпилепсии, так описал один из эпизодов: «Это было похоже на сон, но я в этот момент бодрствовал. Внезапно я увидел впереди самого себя с расстояния около пяти футов. Двойник подстригал газон, чем я и сам собирался в тот момент заняться». У этого больного было около дюжины таких видений, и каждый раз они предшествовали припадку. Иногда двойник появлялся и вне связи с припадком. В 1989 году Девински и соавторы писали: