— Да, наверное, — вздохнула она. — Прости, что-то нервы расшалились. Совсем я издергалась с этими ключами и амулетами, скоро себя подозревать начну бог знает в чем. Пойдем, а?

Эльф улыбнулся.

— Пойдем. Нам немного осталось, я чувствую.

— Таррэн? А ты не думал, что я могу быть тем кровным родственником из пророчества? — напряженно спросила Белка. — Ну если принять трактовку Дииура как верную? Все-таки он не был дураком, и наверняка в этом есть рациональное зерно, иначе он не велел бы Литуру бежать в пределы и спешно искать Стражей.

Таррэн покачал головой.

— Женщинам неподвластна магия Изиара.

— Но ведь я не человек, и руны изменения вполне могли…

— Я не уверен, что Дииур расшифровал пророчество полностью и сделал это правильно, — ровно произнес он. — Ясно только то, что если мы не справимся, граница рухнет, а из портала выйдет владыка Нижнего мира со своими демонами. Вполне возможно, речь идет лишь о том, что для правильной активации амулета потребуется больше усилий, чем может выдержать один эльф. И, возможно, именно поэтому мои родичи не возвращались обратно: им просто не хватило сил выбраться.

— Но Литур говорил, что для этого нужна кровь!

Он бросил за спину быстрый взгляд и странно улыбнулся.

— Литур? Знаешь, а ты ему очень нравишься.

— Я всем нравлюсь, — мигом помрачнела Белка. — Даже Элиару и Крикуну.

— Я не это имел в виду. Похоже, ты нравишься ему с самого детства.

— Какая разница? У него все равно нет ни единого шанса.

— А если бы был?

— Нет! — резко вскинулась Гончая.

Таррэн неслышно вздохнул и умолк, а она так же резко отвернулась. Некоторое время шли молча, провожая глазами одинаковые стены, лишенные указателей залы и думая каждый о своем. На них никто не набрасывался, не пытался подцепить на острые копья, не норовил заморозить, а потом снова зажарить, как в стихийных залах. И вообще ничего подозрительного вокруг молча идущей пары не происходило. Только ровные стены, гладкий пол, из-за которого у Таррэна начали подмерзать пятки, крохотные светильники под потолком. И тишина. Неестественная, почти мертвая тишина, в которой слышались лишь их собственное дыхание да шорох одежды.

Часа через два в одном из залов нашелся бассейн с прозрачной и невероятно холодной водой. В другом впервые за все время пути появились наполовину стертые, а потому практически нечитаемые надписи на стенах. В третьем обнаружилась прекрасно исполненная и очень древняя статуя из белого мрамора, изображающая упавшего на колени эльфа, который умоляет невидимого противника о пощаде. Странная, красивая, но какая-то очень уж живая статуя, возле которой они невольно задержались.

Белка с любопытством оглядела скульптуру и мысленно согласилась, что эльф был невероятно хорош собой, затем приметила узнаваемые узоры на браслетах и понимающе кивнула: светлый. Только каким ветром эту скульптуру занесло на такую глубину? Да еще там, куда посторонним не было хода?

Она покачала головой, обошла выточенного из камня эльфа по кругу, но ничего нового не обнаружила. Таррэн, напротив, помрачнел и внутренне содрогнулся: ему не надо было объяснять, что означает окаменевший силуэт посреди безмолвного Лабиринта. Родовой перстень на левой руке эльфа все еще светится крохотной искоркой жизни. Кажется, в один из походов кто-то из хранителей трона не удержался и все-таки сумел войти в Лабиринт безумия. Погибнуть не погиб, потому что, пока теплится жизнь в родовом перстне, душа тоже жива, однако он уже не тот, каким был раньше, — многовековое заключение способно превратить в сумасшедшего даже самого стойкого из эльфов. Когда это случилось? Тысячу лет назад? Две? Три? Кто знает. Ясно одно: несчастного уже не спасти. Остается только милосердно разбить перстень, позволив измученной душе обрести покой.

Темный эльф на мгновение заглянул в затянутые белесой пленкой глаза, легонько коснулся собрата вторым зрением и едва не отшатнулся: в них до сих пор стояла мука пополам с настоящим безумием. Незнакомый эльф все еще жил! Страдал! И до сих пор существовал на грани жизни и смерти!

— Ты чего там застрял? Любимого родича встретил? — насмешливо хмыкнула Белка.

— Погоди, я сейчас, — хрипло отозвался Таррэн и коснулся пальцами потеплевшего перстня. — Прости, брат, но большего я не могу для тебя сделать.

Он стремительным движением сдавил в кулаке крохотную голубую искорку и произнес слово разрушения. Камень в оправе хрустнул и осыпался синеватыми осколками, а вместе с ним в глазах светлого потухла и едва заметная искорка. Мелькнула с неимоверным облегчением, а потом окончательно угасла. Навсегда.

— Что-то не так? — настороженно встретила вернувшегося эльфа Белка.

Тот молча покачал головой и нырнул в следующий коридор. Она проследила, как стремительно осыпается статуя, наконец-то приметила осколки разбитого перстня на холодном полу и, до боли прикусив губу, поспешила покинуть могилу.

— Прости, — шепнула Гончая, осторожно сжав напряженную ладонь Таррэна и стараясь не смотреть на его потемневшее лицо.

Кажется, теперь ей стал понятен истинный смысл испытания на стойкость. Видимо, Лабиринт не в первый раз забирает чужие жизни. И не в первый раз ставит незваных гостей перед страшным и жестоким выбором, разменивая страдания одного на облегчение жизни другого. Похоже, Лабиринт убивал одного из пришедших с темным эльфом спутников лишь для того, чтобы будущему пришельцу было проще отыскать заветный артефакт. И кто-то много веков назад решил, что чужая гибель того стоит.

Гончая настороженно покосилась на идущего рядом эльфа, который свой выбор уже сделал. Не зная, не желая слушать голоса разума, он не стал разменивать ее жизнь на свое бессмертие. Не позволил ей стать такой же статуей у подножия покровителя своего рода. Он просто взял ее на руки, закрыл собой и уже тогда твердо знал, что другого быть не может. Что она стоит таких жертв и такого упорства. Всего стоит, даже долгой жизни бессмертного.

От этой мысли Белка остановилась так резко, что невольно заставила и Таррэна замереть на месте, а затем обернуться и вздрогнуть от пронзительного взгляда голубых глаз, в которых горел всего один важный вопрос. Тот самый вопрос, от которого многие всеми силами пытаются уклониться. Всего три слова, от которых даже закаленных бойцов, бывало, бросало в дрожь.

Он лишь мельком увидел ее исказившееся лицо и сразу все понял, а потом шагнул обратно и крепко обнял, с нежностью гладя мягкие волосы и прижимаясь щекой к ее макушке. Да, он выбрал. Не позволил. Пошел наперекор всему и ничуть об этом не жалел. Все было просто, как истина, которую он познал совсем недавно. В тот самый момент, когда решил, что потерял ее навсегда.

Ведь что значит жизнь, если она пуста, как ножны без меча? Что значит смерть, если в ее величии познается внезапное откровение? Если не способен смириться и понять, что есть нечто выше долга? Нечто, перед чем открываются любые двери и ломаются любые запреты. Нечто, что сильнее даже магии, что может зажигать погасшие души и соединять разбитые сердца.