– В ванной?

– Да.

– Обязательно в ванной?

– Ну да! Обязательно нужно, чтобы тело было в воде. В горячей воде. Эх ты, теленок...

– А «Девон»?

– А «Девон» высыпь в воду. Таблеток пять в воду и одну в рот. На вкус они отвратительные, но зато потом не пожалеешь... И еще обязательно добавь в воду ароматических солей. А перед самым началом выпей пару стаканчиков чего-нибудь покрепче. Это нужно, чтобы... как это... ну... развязаться, что ли...

– Так, – сказал я. – Понятно. Теперь все понятно. – Я завернул слег в бумажную салфетку и положил в карман. – Значит, волновая психотехника?

– Господи, да какое тебе до этого дело? – Он уже стоял, надвигая капюшон на голову.

– Никакого, – сказал я. – Сколько я тебе должен?

– Пустяки, вздор! Пошли скорее... Какого черта мы теряем время?

Мы поднялись на улицу.

– Ты правильно решил, – сказал Пек. – Разве это мир? Разве в этом мире мы люди? Это дерьмо, а не мир. Такси! – завопил он. – Эй, такси! – Его затрясло от возбуждения. – И чего меня понесло в «Оазис»?.. Не-ет, теперь я больше никуда, никуда...

– Дай мне твой адрес, – сказал я.

– Зачем тебе мой адрес?

Подкатило такси, Буба рванул дверцу.

– Адрес! – сказал я, хватая его за плечо.

– Вот дурак, – сказал Буба. – Солнечная, одиннадцать... Вот дурак, – повторил он, усаживаясь.

– Завтра я к тебе зайду, – сказал я.

Он уже не обращал на меня внимания. «Солнечная! – крикнул он шоферу. – Через центр! И побыстрее ради бога!»

Как просто, подумал я, глядя вслед его машине. Как все оказалось просто! И все совпадает. И ванна, и «Девон». И орущие приемники, которые так нас раздражали и на которые мы никогда не обращали внимания. Мы их просто выключали... Я взял такси и отправился домой.

А вдруг он меня обманул, подумал я. Просто хотел от меня поскорее избавиться... Впрочем, это я скоро узнаю. Он совсем не похож на агента-распространителя. Он же Пек... Впрочем, нет, он уже больше не Пек. Бедный Пек. Никакой ты не агент, ты просто жертва. Ты знаешь, где можно купить эту гадость, но ты всего лишь жертва. Слушайте, я не желаю допрашивать Пека, я не желаю его трясти, как какую-нибудь шпану... Правда, он уже не Пек. Чепуха, что значит не Пек? Он – Пек... и все-таки... придется... Волновая психотехника... Но дрожка – это ведь тоже волновая психотехника. Что-то слишком просто все получается, подумал я. Я здесь и двух суток не пробыл... А Римайер живет здесь с самого мятежа. Как забросили его тогда, так он здесь и прижился, и все им были довольны, хотя в последних отчетах он писал, что ничего похожего на то, что мы ищем, здесь нет. Правда, у него нервное истощение... и «Девон» на полу. И Оскар. И он не стал умолять меня, чтобы я его отпустил, а просто направил меня к рыбарям...

Я никого не встретил ни во дворе, ни в холле. Было уже около пяти. Я прошел к себе в кабинет и позвонил Римайеру. Ответил тихий женский голос.

– Как больной? – спросил я.

– Он спит. Не надо его беспокоить.

– Я не буду. Ему лучше?

– Я же вам сказала, что он заснул. И не звоните так часто, пожалуйста. Ваши звонки его тревожат.

– Вы будете у него все время?

– Во всяком случае, до утра. Если вы позвоните еще хоть раз, я выключу телефон.

– Благодарю вас, – сказал я. – Вы только не уходите от него до утра. Я больше не буду вас беспокоить.

Я повесил трубку и некоторое время сидел, размышляя, в удобном мягком кресле перед большим и совершенно пустым столом. Потом я достал из кармана слег и положил перед собой. Маленькая блестящая трубочка, незаметная и совершенно безобидная на вид, обычная радиодеталь. Такие можно делать миллионами. Они должны стоить копейки и очень удобны при транспортировке.

– Что это у вас? – спросил Лэн над самым моим ухом.

Он стоял рядом и смотрел на слег.

– А разве ты не знаешь? – спросил я.

– Это из приемника, – сказал он. – У меня в приемнике есть такая. Все время портится.

Я достал из кармана свой приемник, вынул из него гетеродин и положил рядом со слегом. Гетеродин был похож на слег, но это был не слег.

– Не одинаковые, – признал Лэн. – Но такую штучку я тоже видел.

– Какую?

– Вот такую, как у вас.

Он вдруг насупился, и лицо его сделалось сердитым.

– Вспомнил? – спросил я.

– Вовсе нет, – сказал он мрачно. – Ничего я не вспомнил.

– Ну и ладно, – сказал я. Я взял слег и вставил его в приемник вместо гетеродина. Лэн схватил меня за руку.

– Не надо, – сказал он.

– Почему?

Он не ответил, глядя на приемник настороженными глазами.

– Ты чего боишься? – спросил я.

– Ничего я не боюсь, откуда вы взяли...

– Посмотрись в зеркало, – сказал я и положил приемник в карман. – У тебя такой вид, будто ты за меня испугался.

– За вас? – удивился он.

– Ну ясно, за меня. Не за себя же... Хотя да, ведь ты еще боишься этих... некротических явлений.

Он стал смотреть в сторону.

– Откуда вы взяли? – сказал он. – Просто мы так играем.

Я презрительно фыркнул.

– Знаю я эти игры! Одного вот только не знаю: откуда в наше время берутся некротические явления?

Он озирался по сторонам, потом стал пятиться.

– Я пойду, – сказал он.

– Нет уж, – сказал я решительно. – Давай договорим, раз начали. Как мужчина с мужчиной. Ты не думай, я в этих некротических явлениях кое-что смыслю.

– Что вы смыслите? – Он был уже возле дверей и говорил очень тихо.

– Побольше тебя, – сказал я строго. – Но орать об этом на весь дом не собираюсь. Если хочешь говорить, подойди сюда... Я-то ведь не какое-нибудь там некротическое явление. Залезай сюда на стол и садись.

Целую минуту он колебался, исподлобья глядя на меня, и все, чего он опасался, и все, на что он надеялся, появлялось и исчезало у него на лице. Наконец он сказал:

– Я только дверь закрою.

Он сбегал в гостиную, закрыл дверь в холл, вернулся, плотно закрыл дверь в гостиную и подошел ко мне. Руки у него были в карманах, лицо бледное, а оттопыренные уши – красные и холодные.

– Во-первых, ты дурак, – объявил я, подтащив его к себе и поставив между коленей. – Жил-был мальчик до того запуганный, что штанишки у него не высыхали даже на пляже, а уши у него от страха были такие холодные, словно он клал их на ночь в холодильник. Этот мальчик все время дрожал, и так он дрожал, что, когда вырос, у него оказались извилистые ноги, а кожа сделалась, как у ощипанного гусака.