— Всенепременно, — согласилась Дороти, беря Бенни за руку. — Честное слово, Бенни, — ничего подобного ты в жизни не видел. Пошли на охоту. Хочешь клюквенного сока? Да? Хочешь? Прекрасно.

Джейми маниакально кивал, искренне мечтая о двух вещах: чтобы Дороти и Бенни поскорее убрались отсюда (потому что Каролина, Иисусе, — у нее горел огонек, знакомый огонек в глазах) и еще чтобы из головы убрались гогочущие гоблины, которые энергично разминали ноги, обутые в смертоносные туфли Розы Клебб:[78]они искололи его и заставили дрожать, эти непрерывные и яростные мечты о дозе.

— Давай, Дороти, — запинаясь, выдавил он (развернув их и подтолкнув вперед). — Пусть у него останется отпечаток?.. Простите за каламбур.

— О боже, вот он! — воскликнула Фрэнки. — Ну наконец-то, Джонни! Где ты был? Ладно, всем пока! Рада была познакомиться, гм. Просто я готовлю его любимое, ага?

И Фрэнки и Джон вихрем унеслись. Дороти и Бенни помахали Джейми, свернули за угол и растворились во мраке.

Джейми развернулся на каблуках, надул щеки и выдохнул.

— Итак… — сказал он. А потом добавил: — Ха-ха.

— Мы что, весь день тут стоять будем?

— Гм? А — нет-нет. Совсем наоборот. Пошли в мою, гм… пошли наверх. Да? И не беспокойся за Бенни и вообще. Он в очень хороших, — гм — ну, сама знаешь. Руках.

— Не сомневаюсь. Они везде с тобой ходят? Эти две женщины? Вооруженная охрана, да? Хотя право первой ночи, полагаю, остается за Лукасом…

— Ради бога, Каролина, — не начинай. Ты же только!.. Послушай. Давай пойдем наверх. Хорошо? Да?

Каролина пожала плечами и двинулась за ним.

— Я не отрицаю, они привлекательные… — сказала она, заходя в лифт. — Особенно малышка. Которая с папочкой.

— Это… — И тут Джейми чуточку поправил реальность. — Это… был Джон.

— О, прекрасно, — сказала Каролина самым своим снисходительным и испепеляющим тоном. — Я ужасно за него рада. Раз он Джон. Далеко нам еще? Тут прямо склад какой-то…

— Ну да, — сказал Джейми по возможности беззаботнее (так почему же он грыз губу, словно изголодавшийся лев? Что плохого ему сделала эта бедная воспаленная губа?) — Может, это потому, что оно и есть склад, Каролина? Правда. В некотором роде. Это старая печатня, видишь ли, и складская часть лишь…

— Пожалуйста, Джейми, — избавь меня от урока истории. Давай просто как можно скорее присядем, хорошо? Потом ты скажешь мне все, что хотел сказать, я заберу Бенни у няньки и ее клюквенного сока, и мы с ним сможем вернуться в хоть какой-то цивилизованный мир.

Джейми ухмыльнулся и стерпел. Он провел ее в свои апартаменты и закрыл за собой дверь.

— Ну, — сказал он. — Вот и оно. Это оно, да. Садись… садись, что ли, там. Да, в общем — это оно. Как тебе?

Каролина озиралась. Молчала. Озиралась.

— Да… — храбро продолжал Джейми, едва в силах думать и отчаянно пытаясь успокоить нарастающую тревогу (боже, знаете — я бы правда хотел, чтобы Джуди была здесь). — Так что, как я уже сказал, гм, — Каролина. Это оно. Вот где я, гм… где, скажем так, я. Это оно. Знаешь, по-моему, есть такая книжка — «Это оно»…[79]хотя могу и ошибаться. Мне ее как-то раз всучили в Хитроу, помнится. Но могу и ошибаться. В общем: это оно.

— Ради бога, прекрати это говорить, Джейми. Я знаю, что это оно, правда? Я же здесь. Иисусе…

И Джейми разразился:

— О, слушай, пожалуйста, Каролина — пожалуйста. Пожалуйста, не злись. Все время. Пожалуйста, попытайся. Ну то есть ты здесь, как ты сказала. Ты сама сказала. Ты пришла. Я хочу сказать — прошу тебя, давай используем время, хорошо? Да? Каролина? Гм? Хочешь чаю? Могу приготовить?.. Или кофе? Садись. Может, присядешь, Каролина, гм? Садись сюда, а? Или туда, смотри, если хочешь? Так что, чаю? Не хочешь чаю? А кофе? Да — так лучше всего. Я приготовлю кофе.

— Что это.

Это должен быть вопрос, думал Джейми, но в ее устах прозвучало утверждением.

— Это… — очень тихо ответил Джейми, — картина. Живопись действия. Я, гм, — ее создал. Нарисовал. Она моя.

Каролина кивнула. Джейми глядел на нее в робком ожидании.

— Я согласна на чай, — сказала она. — Если ты заваришь.

И впервые после ухода от нее Джейми был сокрушен. Он ненавидел и тяжесть, и вонь этого мерзкого старого ощущения. Но потому оно ослабло — ослабло, и он обрадовался, да, и ему невероятно полегчало. Новый Джейми — Джейми, которым он стал, был упруг; он принял удар и отбил его обратно. Прежде он был бы полностью раздавлен. И, просто чтобы дать ей это понять, он лишь весьма беззаботно спросил:

— Больше ничего не скажешь?..

И Каролина рассыпалась в пышных и притворных извинениях:

— О боже, прости меня, Джейми, — я думала, ты не забыл. Конечно, скажу: молока не надо, одна ложка сахара.

Джейми сжал губы в ледяном, но снисходительном признании того, что шутка ей удалась. И занялся чаем.

— У тебя явно!.. — крикнула Каролина (упав наконец на диван: один из сосланных от Джона и Фрэнки — какие же они, черт побери, добрые, эти ребята). — Ты меня слышишь, Джейми? До тебя тут целая миля. Я говорю, места у тебя определенно хватает…

Мм, думала она: места просто уйма, и все залито солнцем. Боже — видели бы вы, где мы с Бенни сейчас живем. Помойка — это еще мягко сказано, честное слово. Зато дешево. Очень дешево. Дешевка и есть. Должна признать, окна прекрасные… точно в соборе каком-нибудь. Как будто впервые цвета видишь? И, боже — их тут хватает, а? На этой так называемой картине. В духе Поллока. Не знаю уж, с какого бока Джейми собирается ко мне подкатиться — но тут он точно свернул не туда. Я хочу сказать, каким бы замечательным или отвратительным ни была эта самая Печатня, ничто на свете не сделает Джейми способным что-нибудь сотворить. Что-нибудь художественное. Даже вот такую мазню. Нет. Так почему он хочет, рассчитывает, чтобы я поверила, будто он действительно ее нарисовал? Ну то есть — что? Он взял, что ли, этот здоровенный холст? Положил его на пол, вымазал в краске, отошел на шаг и подумал: ммм… пожалуй, еще пятнышко красного — мазок черного, еще несколько капелек желтого и готово. А потом позвал приятеля, и они ее повесили. Ха-ха. Очень смешно. Что — Джейми? Художник? Вот уж вряд ли. И еще кое-что… кое-что странное. Что? Что-то дикое. Вообще-то, господи боже, здесь все дикое, правда? До черта дикое. Я сразу так и говорила. Но есть что-то особенно… что-то не… о боже, я поняла. Черт побери. Ну вот, еще и это. Иисусе — это и правда странно.