Оказалось, они не так далеко ушли от того места, где разыгралась драма. Тело Канделы бесформенной темной массой до сих пор лежало на обочине.

Экспериментаторы остановились.

– Ну вот, коллега, – произнес Зимородок, – мы и у цели.

– Я почти ничего не вижу, – пожаловался Штранден. – Как вы думаете, коллега, не будет ли уместно зажечь какой-нибудь факел?

– Я думаю, коллега, – с важным видом сказал Зимородок, – что в данном случае будет уместен очень маленький факел. А лучше вообще обойтись без него. Не то нас, неровен час, заметят. Не те, так эти. А в таком случае наш эксперимент вообще потеряет всякий смысл.

– Абсолютно с вами согласен, коллега, – отозвался Штранден.

Они разложили крошечный костерчик из нескольких веточек прямо возле тела. Кандела лежал на боку, странно выкинув вперед правую ногу. Три стрелы торчали у него в груди, одна в горле и еще одна – под мышкой. Две стрелы нелепыми отростками высовывались из живота, две угодили в бедро, одна пробила вскинутую ладонь. Зимородок отметил про себя, что ни одна не пролетела мимо цели – на дороге возле тела других стрел не было.

Штранден потирал руки и приплясывал на месте от нетерпения.

– Ну что, коллега, начнем?

– Ох, – сказал Зимородок, – накличем мы на себя неприятности!.. Но была не была.

Он снял крышку с одной из фляжек и, скупо расходуя воду, обрызгал тело с головы до ног. Затем оба испытателя, вытянув шеи и затаив дыхание, начали ждать.

Сначала томительно долго ничего не происходило. Потом послышался тихий шорох. Стрелы в теле покрылись густым белым оперением. Мелкие перышки стали прорастать также на коже.

Штранден поспешно подкинул в костерчик еще одну веточку. Зимородок выглядел озадаченным.

– Н-да, – пробормотал он, – этого следовало ожидать. Та дохлятина тоже покрылась перьями. Я, правда, думал, это потому, что птица…

– В том и состоит ценность любого эксперимента, – взволнованно проговорил Штранден. – Эмпирическим путем подтверждаются или опровергаются различные теории. Итак, теперь установлено, что оперенность…

Зимородок перебил его:

– Послушай, Освальд. Если мы с тобой вернем к жизни этого подлеца, да еще пернатым, то, боюсь, пан Борживой изрубит нас на мелкие кусочки.

– Какие, в таком случае, будут идеи?

Зимородок вытащил вторую флягу и встряхнул ее:

– Попробуем воду номер два.

– Я предлагаю, – произнес Штранден, – точечную обработку водой номер два наиболее мощных перьев.

– Отлично! – обрадовался Зимородок. – Посвети-ка мне.

Штранден схватил горящий прутик и поднял его над трупом, а Зимородок капнул из второй фляги на стрелы. Стрелы тотчас облысели, засыпав все вокруг мертвым пухом. Голые участки тела, куда попали капли, порозовели и начали дергаться, точь-в-точь как шкура лошади, на которую садятся мухи.

– Поразительно! – прошептал Штранден. – Он ожил фрагментарно! Думаю, подобное наблюдается впервые. – Он развел руки в стороны и сделал попытку обнять Зимородка. – Мы с вами, коллега, войдем в историю!

– Может быть, может быть, – самодовольно бормотал Зимородок, – очень даже может быть…

Не сводя глаз с Канделы, он снова взялся за первую флягу.

– Ну-ка, а если его окатить… – Зимородок выплеснул несколько капель на голову Канделы.

Рост перьев на щеках прекратился. Одутловатая физиономия бывшего судебного исполнителя застыла, нос заострился, черты приобрели некоторую чеканность. Их портил только птичий пух, обильно украшавший небритые щеки и подбородок.

– Забавно! – сказал Зимородок. – Ну, коллега, что будем делать дальше?

– Предлагаю исследовать степень омертвения мозга! – азартно воскликнул Штранден.

Зимородок принял позу, с его точки зрения, наиболее подходящую для ученого – отставил одну ногу и изящно взмахнул над головой рукою.

– Конкретизируйте, коллега! – изрек он.

– Конкретизирую. Плесните ему на лоб из второй фляжки.

Результаты нового опыта испугали обоих. Кандела раскрыл невидящие глаза, горящие мертвенным желтоватым светом, и глухо заговорил:

– Степень дырчатости сыра напрямую зависит от степени вспененности рек в период половодья, но никоим образом не связана со степенью благосостояния граждан города Кейзенбруннер. Теории, согласно которым размеры дырок в сыре раздуваются искусственно, каждый здравомыслящий гражданин должен признать несостоятельными.

– Я больше не могу! – с отвращением произнес Зимородок. С этими словами он схватил обе фляжки и одновременно излил их содержимое на тело Канделы.

Кандела замолчал, почернел, волосы мгновенно отделились от его головы, тело прямо на глазах начало размягчаться и спустя несколько минут превратилось в небольшую черную лужицу. В ее блестящей поверхности отражались далекие звезды.

– Ну вот и все, – молвил Зимородок и выбросил фляжки в пропасть.

– Посуда-то в чем виновата? – спросил Штранден.

– Не знаю, как вы, коллега, но лично я не рискну наливать сюда питьевую воду.

– Ты прав. – Штранден вытер об одежду вспотевшие ладони. – Это было потрясающе!..

– А у меня какое-то пакостное чувство, – признался Зимородок.

– Да будет тебе! – Штранден хлопнул его по плечу.

Они еще раз взглянули на то место, где еще недавно лежал Кандела, и обнаружили, что лужица уже высохла.

– Там что-то шевелится, – сказал Зимородок. Он поджег еще одну веточку и опустился на корточки. Штранден тоже наклонился. Из черного пятна на дороге стремительно проклевывался острый зеленый росток. Он увеличивался и наливался соками с удивительной быстротой.

– Вот это да!.. – прошептал Зимородок.

Спустя полчаса росток был уже высотою в два локтя, и среди листьев, мясистых, по форме напоминающих мечи, показалась стрела будущего цветка.

Темно-красные лепестки начали раскрываться незадолго до рассвета. Неожиданно послышалась очень нежная, тихая музыка. Лепестки раздвинулись, словно уста в ожидании поцелуя, и обнаружили хоровод тычинок и высокий пестик. Затем пестик шевельнулся и медленно отделился от цветка. Развернулись крошечные полупрозрачные крылья, сходные с крыльями бабочки.

Эти крылышки, трепеща, держали в воздухе миниатюрное тельце человечка, облаченного в изящные серебристые одежды.

Приглядевшись к вылупившемуся чуду, Зимородок со Штранденом так и ахнули: у крошечного человечка-бабочки было хорошо знакомое лицо с бульдожьими щеками и плохо выбритым подбородком. Но глаза его лучились неземным светом, а на губах порхала веселая улыбка.

– Друзья мои! – пропел он хрустальным голосом. – Близится рассвет! Заиграет роса на траве, благоуханием наполнится воздух! Весь день я буду порхать, а ночью лягу спать в душистую постельку внутри лепестков.