Генерал побледнел, а Гаврилыч жестко усмехнулся:

– Ты не вздумай мне тут сдохнуть от инфаркта! Я тебя тогда собакам скормлю. Ладно, живи пока…

Он неторопливо осмотрел остальных и задержал взгляд на Жерехове, который в этот момент как раз наливал себе водки и ухмылялся самым скабрезным образом.

– А ты чего лыбишься, гусарская твоя морда?

– А я, Гаврилыч, всегда ко всему готов. Хоть на передовую, хоть к стенке.

– Сукин сын. – Гаврилыч усмехнулся и, заложив руки за спину, посмотрел в потолок.

– Так… Вот ведь, блядь, уродов мне Бог послал! – обратился он к огромной тяжелой люстре, увешанной хрустальными висюльками. – Один другого краше!

Люстра не возражала, и Гаврилыч продолжил:

– Они отправляют спецотряд поездом. Поездом, бля! Не самолетом, который можно как следует обшмонать перед взлетом и повесить вокруг него истребители охранения. Не собственной военной колонной, которая может по ходу дела неожиданно для возможного противника поменять маршрут и оставить его с носом. Поездом, ебиомать! Поездом, который идет несколько суток и который с рельсов, ведущих на Москву, никуда на хрен не денется. Да тут любой чеченец за триста фальшивых долларов может сделать свое дело! А вы, козлы винторогие, не посчитали, во что все это обошлось? Ведь все эти урки, эти убийцы и маньяки, вы что думаете – они нам даром достались? Так я вам напомню, если кто забыл. За каждое туловище деньги плачены. Обществу нужно, чтобы они в пожизненном корячились, чтобы их по телевизору показывали, как они при стуке в дверь крестом к стенке вскакивают. А мы их выкупили и тем самым освободили от горькой участи. Выкупили, бля! Каждого! Заплатили везде – в прокуратуре, в ГУИНе, в министерстве… Вы, пидары, кроме денег, ничего не понимаете, так я вам на денежном языке все сейчас и разжую.

Гаврилыч умолк и, переведя дух, бросил взгляд на спеца в сером. Спец мигом оказался рядом и налил Гаврилычу еще одну рюмаху.

Гаврилыч выпил водку и, утерев губы на этот раз просто рукой, продолжил:

– Ты! – И он указал коротким морщинистым пальцем на зажавшегося в кресле толстяка. – Ты у нас по финансам, поэтому завтра же предоставишь мне смету.

Толстяк быстро закивал, но Гаврилыч, погрозив ему все тем же пальцем, сказал:

– Ты еще не знаешь, что будешь складывать и умножать. И я тебе сейчас объясню. Поскольку еще три года назад все это было затеяно ради пяти минут, которые позавчера прошли впустую, посчитаешь мне…

Он задумался на секунду и потом начал быстро перечислять:

– Строительство и содержание спецзоны, которая сгорела. За все три года. Вместе со всеми зарплатами, накладными расходами, кормежкой и прочим. Транспорт и все прочее имущество. Спецчасть, где этих зомби готовили. По той же схеме – за все время. Строительство, содержание и все остальное. Все зарплаты, премии, каждую бутылку водки для лесорубов посчитаешь. Потом – все деньги, заплаченные за туловища. Все взятки, все непредвиденные расходы, короче – все, до последней копейки. Чтобы все было в ноль. Понял?

Толстяк снова закивал.

– И эти деньги, – Гаврилыч обвел взглядом гостиную, – эти деньги, а их там ой сколько получится, разделишь на всех, кто здесь есть. И вы, обсосы, принесете эти деньги мне. Сюда. В эту комнату.

Считать деньги умели все присутствовавшие, поэтому счетчики в их головах мгновенно показали сотни миллионов долларов, которые, даже будучи разделены на всех, внушали почтение. В гостиной поднялся ропот. Один из генералов, то ли осмелев, то ли потеряв от неожиданности осторожность, воскликнул:

– Так ведь, Гаврилыч, это ж такие суммы получаются!

– Молчи, гандон, – прошипел Гаврилыч, угрожающе подавшись в его сторону, – а не то я тебе лично маслину в лобешник организую! Урод! Суммы ему не нравятся! Суммы там получаются никак не больше, чем ты за свою жизнь наворовал. Так что заткнись.

Гаврилыч посмотрел на Жерехова, который, не обращая внимания на происходившее, азартно поглощал заливное из осетра, и усмехнулся.

– Вот ведь человек! Ничто ему аппетита испортить не может. Я тебе говорю, проглот!

Жерехов оторвался от еды и с готовностью посмотрел на Гаврилыча.

– Слушаю, ваше превосходительство!

– Шут гороховый. В общем, то, что я тут про деньги говорил, тебя не касается. У таких, как ты, кроме триппера и карточных долгов, ничего не бывает. Ну, может, еще красивые шрамы, вдовушек охмурять. Жри дальше.

Жерехов кивнул и вернулся к заливному.

Гаврилыч глубоко вздохнул, и с его лица медленно исчезло выражение злости, жестокости, грубости…

– О-хо-хо, грехи мои тяжкие, – прокряхтел он и тяжело опустился в кресло.

Михайлов, оцепенело наблюдавший за развернувшимся перед ним спектаклем, захлопнул рот и перевел дух. Если тут, на этом уровне, все именно так и происходит, то не лучше ли сказаться неизлечимым инвалидом и нырнуть в далекую деревню, поближе к грядкам с луком и подальше от политики…

Однако, несмотря на шокировавшую его первобытную изнанку высшей государственной политики, Михайлов и раньше догадывался о чем-то подобном, а кроме того, он, как и все присутствовавшие, лелеял надежду, что уж кто-кто, а он-то не попадет на плаху. Да и деньги, к которым тут можно было приложиться, стоили риска…

Поэтому он придал лицу светское выражение и, склонившись к сидевшему рядом с ним Жерехову, вполголоса попросил:

– Будьте любезны, передайте мне, пожалуйста, вон тот салатник.

Жерехов кивнул и салатник передал.

Гаврилыч поерзал на кресле, усаживаясь поудобнее, потом оглядел свою молчаливую гвардию и, сделав слабый жест рукой, сказал:

– Вы это… Пока в садике погуляйте. Может, потом…

Серые спецы синхронно повернулись к двери и бесшумно вышли.

Оглядев изрядно струхнувшее собрание, Гаврилыч вздохнул, потом посмотрел на Михайлова и, сокрушенно разведя руками, сказал:

– Вот, Александр Николаич, какая публика. Ты с ними ухо востро держи, а то как раз сожрут. Ведь сожрете, подлецы?

И он грозно оглядел притихших подлецов, из которых одному только Жерехову все было нипочем и он как раз с заливного осетра переключился на холодного поросенка с кашей. На лицах подлецов появились разные выражения, но все они убедительно свидетельствовали о том, что подлецы эти – все как один травоядны и в свободное время мирно нюхают цветочки.

– Нет, ты посмотри, какие они зайчики! – восхитился Гаврилыч. – Но не вздумай поверить их постным рожам. Серьезные дела они делать не могут, а вот сожрать всей сворой кого-нибудь из своих – в самый раз.