— Такое возможно?

Эхнатон подошел ко мне у источника. Хотя у нас было достаточно слуг, чтобы ходить за водой, мне нравился запах сырой земли. Я поставила ведро на землю и прикрыла глаза от солнца.

— Что возможно, ваше величество?

Фараон посмотрел на устраиваемый посреди лагеря пруд для лотосов.

— Может ли она потерять ребенка, если я буду причинять ей беспокойство?

— Если она разволнуется достаточно сильно, ваше величество, может произойти все, что угодно.

Эхнатон заколебался.

— Достаточно сильно — это насколько?

«Он скучает по Кийе, — подумала я. — Она слушает его стихи и влечет его в свой тихий мир, в то время как Нефертити никогда не умолкает».

— Думаю, это зависит от того, насколько она хрупка.

Мы посмотрели на Нефертити — она шла через лагерь в сопровождении семи стражников, — на ее маленькое сильное тело.

Она подошла к нам, и Эхнатон улыбнулся, как будто не вел сейчас речь о визитах к Кийе.

— Моя царица… — Он нежно поцеловал ей руку. — У меня новости.

Глаза Нефертити заблестели.

— И какие же?

— Сегодня утром Майя прислал весть.

Нефертити тихо ахнула.

— Город завершен? — предположила она.

Эхнатон кивнул.

— Майя поклялся, что в течение ближайших дней стены будут раскрашены и мы оставим шатры.

У Нефертити вырвалось негромкое восклицание, но я тут же подумала о Нахтмине. Как нам встречаться после переезда? Он будет жить в казарме со своими людьми, а я окажусь заперта во дворце.

— Может, пойдем посмотрим? — нетерпеливо спросил Эхнатон. — Может, уже пора показать наш город людям?

— Мы возьмем всех, — решила Нефертити. — Всех визирей, всех знатных дам, всех детей — всех, кто только есть в Амарне.

Она повернулась ко мне.

— Нет ли вестей от отца?

— Нет, никаких, — отозвалась я.

Нефертити прищурилась:

— Он не писал тебе втайне?

Я изумленно уставилась на нее.

— Конечно нет.

— Хорошо. Я желаю сама сообщить ему, что Амарна готова. Когда он увидит этот дворец, — на лице ее отразилось ликование, — он поймет, что Эхнатон был прав. Мы построили величайший город Египта.

В полдень всем объявили, что ворота откроются и Амарна наконец-то предстанет перед людьми. Лагерь охватило явственно ощущаемое возбуждение. Согласно приказу фараона, до этого внутрь пускали только строителей и знать. Теперь же дворец будет открыт всем взорам, наряду с сотнями особняков, рассыпавшихся по холмам за дворцом. Когда ворота Амарны распахнулись, ехавшая в одной колеснице со мной Ипу ахнула.

Великолепный храм, с его роскошной пристанью и теснящимися к нему селениями, был достроен. Для знати возвели сотни белых особняков, и они прятались в складках холмов, словно жемчужины. Повсюду шла стройка, повсюду трудились рабочие, но сам город блистал, белый и сияющий.

Сперва процессия направилась к храму Атона. Во внутреннем дворе с колоннадой жрецы приносили жертвы солнцу. Все склонились перед фараоном и моей сестрой, а жрецы разогнали дым, чтобы мы посмотрели, как прекрасно сделан двор. Вдоль стен росли деревья моринги и граната, но лучше всего были сафлоры, радостно желтевшие в меркнущем свете. Освещение явно играло важную роль в проектировании этого двора. Эхнатон с гордостью объявил, что это именно он приказал Майе сделать внутри верхний ряд окон.

— А как это? — шепотом поинтересовалась я.

Нефертити лукаво улыбнулась:

— Пойдем посмотрим.

Мы прошли через двор во внутреннее святилище. С потолка, проходя сквозь высокие окна, струился вечерний свет. Я никогда не видела ничего подобного.

— Он — гений, — изумленно произнесла Ипу.

Я поджала губы, но возразить на это было нечего. Так не строил никто и никогда.

Визири и знать бродили по храму, разглядывали гобелены и мозаику, а прочая часть процессии тем временем ждала во дворе.

Нефертити торжествовала.

— Как ты думаешь, что скажет отец? — спросила она.

«Что еще ни один храм не обходился так дорого».

Но вслух я произнесла иное:

— Что он великолепен.

Нефертити улыбнулась. Я сказала то, что она хотела услышать. Но я никогда не скажу ей, что этот храм стоил золота Амона или безопасности Египта и зависящих от него государств. К нам подошел Эхнатон.

— Майя получит богатое вознаграждение, — объявил он. Эхнатон оглядел колонны с каннелюрами и широкие лестницы, ведущие на балконы, где купались в свете святилища поменьше. С реки плыл теплый воздух и растекался по двору. — Когда послы вернутся в Ассирию и на Родос, они будут знать, что за фараон ныне правит Египтом.

— А когда они увидят этот мост, — Нефертити отворила тяжелую деревянную дверь, — они будут знать, что за провидец замыслил все это.

Дверь распахнулась, и за ней стал виден мост, изгибающийся над Царской дорогой: он соединял храм с дворцом. Он был выше любого моста, который мне доводилось видеть, шире и замысловатее. Когда мы вышли на этот мост, у меня возникло ощущение, будто я иду в будущее, будто вижу жизнь своих внуков и их мир — такой, каким он будет уже после моего ухода.

При постройке дворца с расходами не считались. Окна поднимались от потолка до пола, а в солнечных уголках мелодично журчали благоухающие фонтаны. Здесь были кресла из черного дерева и слоновой кости, кровати, инкрустированные драгоценными камнями. Мне показали предназначенную для меня комнату и покои, которые предстояло занять моим родителям, с полом из голубых глазурованных плит и с мозаикой, изображающей сцены охоты.

— Мы назвали его Приречным дворцом, — сказала Нефертити, водя меня по дворцу и показывая каждый уголок и каждую нишу. — А дворец Кийи будет на севере.

— За стенами? — осторожно поинтересовалась я.

Нефертити улыбнулась.

— Нет, но далеко отсюда.

Мы прошли через водяной сад с его алебастровым фонтаном, и я поразилась сделанному. Я и представить не могла ни как им удалось построить все это так быстро, ни сколько золота на это пошло. Нефертити все шагала вперед, указывая на статуи, на которые мне следовало обратить внимание, и на ярко раскрашенные стены, откуда на нас смотрели ее изображения. Придворные с ликованием следовали за нами, перешептываясь и обмениваясь восклицаниями.

— А вот здесь будет царская мастерская, — сказала сестра. — Тутмос изваяет нашу жизнь во всех подробностях.

— Через тысячу лет люди будут знать, что мы ели и где мы пили, — торжественно заявил Эхнатон. — Они увидят даже царскую одевальню.