Он толчком распахнул дверь в комнату с красными подушками и коробками для париков. Горшочки с сурьмой, медные зеркала, серебряные гребни и флаконы для благовоний стояли на кедровых столиках и ждали, пока ими воспользуются.

— Мы предложим им заглянуть в наш дворец, и им будет казаться, будто они знают властителей Египта всю жизнь.

Я оглядела роскошное помещение и подумала: а знаю ли их я? Нефертити разорила Египет ради города в пустыне. Да, город был новым, и от его вида перехватывало дыхание, — но солдаты проливали пот, чтобы возвести эти стены, создать росписи и воздвигнуть громадные изваяния Эхнатона и Нефертити, чтобы люди знали, что за ними всегда наблюдают.

— Когда Тутмос закончит свою работу, — поклялась Нефертити, — Египет будет знать меня лучше, чем любую другую царицу. Даже через пятьсот лет я буду живой для египтян, Мутноджмет. Я буду жить на этих стенах, в этом дворце, в храмах. Я стану бессмертной не только в загробном мире, но и здесь, в Египте. Я могу построить гробницу, куда мои дети и дети моих детей будут приходить, чтобы вспомнить меня. Но когда они скончаются, что будет тогда? А вот это, — Нефертити подняла голову и коснулась ярко раскрашенной стены, — будет жить вечно.

Мы прошли в Зал приемов, и я заметила, что в мозаике нет изображений связанных нубийцев. Вместо этого было изображено солнце, посылающее свои лучи Нефертити и Эхнатону, целующее и благословляющее их. Эхнатон поднялся на помост и раскинул руки.

— Когда фиванцы придут сюда, — возвестил он, — каждая семья получит дом. Люди запомнят нас как государей, сделавших их богатыми, и благословят Амарну!

— Госпожа, ты не заболела?

Я схватилась за живот, а Ипу помчалась за широкой чашей. Меня вырвало. Я застонала и прислонилась щекой к хорошо выделанной коже мягкого табурета. Ипу подбоченилась:

— Что ты ела?

— Со момента осмотра дворца — ничего. Козий сыр и орехи.

Ипу нахмурилась.

— А как твои груди?

Она оттянула ворот моего платья.

— Они не стали темнее, — она надавила на грудь пальцем, — и чувствительнее?

У меня расширились глаза, и внезапно меня затопил страх. Это были те же самые признаки, что и у Нефертити. Этого не могло быть! Ведь я же помогала стольким женщинам в этом самом лагере! Ипу покачала головой и прошептала:

— Когда у тебя последний раз шла кровь?

— Не знаю. Не помню.

— А как насчет акации?

— Я ее принимала.

— Постоянно?

— Не знаю. Кажется, да. Но это все-таки произошло.

Ипу ахнула:

— Твой отец будет в ярости.

У меня задрожали губы, и я обхватила голову руками. В глубине души я знала, что это правда. Мои месячные не пришли.

— А ведь я — единственная дочь у своей матери, — объяснила я. — Ей будет так плохо, так одиноко, если я…

Я заплакала, и Ипу обняла меня и принялась гладить по голове.

— Может, все еще не так плохо, — утешала она меня. — Уж ты-то знаешь, что есть способы избавиться от этого.

Я вскинула голову:

— Нет! — и схватилась за живот. Убить ребенка Нахтмина? — Ни за что!

— Но как же быть? Если ты оставишь этого ребенка, твой отец никогда не сможет устроить твой брак!

— Вот и хорошо! — яростно бросила я. — Значит, единственный мужчина, который захочет меня взять, — это Нахтмин!

Но в голосе Ипу зазвучало отчаяние:

— А как же фараон?

— Я достаточно сделала для Нефертити. Теперь ее очередь. Пускай она уговорит его.

Взгляд у Ипу сделался скептический: похоже, она в это не верила.

— Ей придется, — сказала я.

Весь оставшийся день я расхаживала по шатру. Две женщины пришли ко мне за акацией и медом, и у меня все внутри переворачивалось, когда я вручала им смесь, думая о том, как беспечна я оказалась. Затем появилась Мерит: царица спрашивала обо мне.

— Она хочет знать, придешь ли ты на ужин.

— Нет, — ответила я. Я терзалась сожалениями, и мне совершенно не хотелось видеть сестру. — Скажи ей, что мне нездоровится.

Мерит исчезла, а несколько минут спустя в шатер, откинув полог и даже не предупредив о своем приближении, вошла Нефертити.

— Тебе в последнее время постоянно нездоровится.

Она уселась в кресло и изучающе уставилась на меня. Я разбирала свои травы, а когда дошла до акации, у меня задрожали руки.

— Особенно по вечерам, — с подозрением добавила Нефертити.

— Последние несколько дней я плохо себя чувствую, — ответила я, не солгав.

Нефертити присмотрелась ко мне повнимательнее.

— Надеюсь, ты не связалась с тем военачальником.

Должно быть, я побледнела, потому что она отрезала:

— Наша семья не может доверять никому в войске.

— Это ты так считаешь.

Нефертити снова посмотрела на меня.

— Он не приходил к тебе? — решительно спросила она.

Я опустила взгляд.

— Так он что, приходил к тебе? — взвизгнула она. — Здесь, в лагере?!

— Тебе какое дело? — Я с грохотом захлопнула ящик. — У тебя есть муж, семья, ребенок…

— Два ребенка!

— А что есть у меня?

Нефертити отдернулась, как будто я отвесила ей пощечину.

— У тебя есть я!

Я оглядела мой одинокий шатер, как будто она могла что-то понять.

— И все?

— Я — царица Египта. — Нефертити стремительно поднялась. — А ты — сестра главной жены царя! Это твое предназначение — служить!

— Кто так сказал?

— Это Маат! — выкрикнула Нефертити.

— А разрушать храмы Амона — это тоже Маат?

— Не смей так говорить! — прошипела Нефертити.

— Почему? Потому что ты боишься, что боги разгневаются?

— Атон величественнее всех богов! И тебе лучше бы понять это! Через месяц храм Атона будет достроен, и люди начнут почитать Атона, как прежде почитали Амона…

— А кто будет собирать деньги, которые они будут приносить как подношения?

— Отец, — ответила Нефертити.

— А кому он будет их отдавать?

Лицо Нефертити потемнело.

— Мы построили этот город, чтобы прославить наше царствование. Это наше право.

— Но люди не хотят переезжать в Амарну. У них дома в Фивах.

— В Фивах у них лачуги! А здесь мы сделали то, чего не делал еще ни один фараон! Каждая семья, переехавшая в Амарну, получит дом…