Больше Мария Ильинична не просыпалась.

Сердце царицы еще билось до самого рассвета. Однако с первыми лучами света тринадцатого марта тысяча шестьсот шестьдесят девятого года остановилось и оно.

Государь Алексей Михайлович остался в этом мире один.

16 октября 1670 года

Москва, Кремль, Престольная палата

В большом и гулком зале, переливающемся персидским сусальным золотом, находились только два человека. Государь Алексей Михайлович, сидящий за позолоченным столом на золотом троне, в вышитой золотом ферязи и золотой тафье, и дьяк Посольского приказа Артамон Сергеевич Матвеев – стройный, высокий, с острыми чертами лица, с короткой и остроконечной русой бородкой и русыми же кудрями. Он был полной противоположностью крупному и широкоплечему царю всея Руси, носящему окладистую бородку с проседью и успевшему совершенно поседеть, – хотя разница в возрасте у мужчин составляла всего четыре года. Причем именно Артамон Сергеевич был старше.

– Наставление послам русским в Польшу, дабы супротив Оттоманской Порты союз с ляхами держать и басурманам супротив друг друга не помогать… – положил на стол грамоту стройный боярин.

Государь мельком ее посмотрел, подписал.

– Челобитная подданных персидских о переходе в веру православную… – развернул следующий свиток дьяк, зачитал: – «Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичю бьют челом Шаховой области арменья Стенка Моисеев, Гришка Матвеев, Сафарко Назаров, Богдашко Салтанов, Бабка Туресов с товарищи сорок человек… Будет пожалуешь великий государь нас иноземщов в церкви божие пускать с протчими християны и исповедывать и причещать в Астрахани и в Казани и ыных твоих великого государя городех и вели государь, чтоб без исповедывания и без причастия не умереть. Царь, государь смилуйся». Обещают о милости сей родичам поведать, и тогда они тоже к нам переезжать станут.

– И? – вопросительно вскинул брови государь.

– Купцы богатые, казне прибыток.

– Шах не обидится?

– Мы же его подданных к себе не зовем! Токмо послабление некое им делаем. А что они там сами удумают, за то с армян и спрос.

– Пусть будет так. Дозволяю… – размашисто начертал поверх челобитной правитель всея Руси.

– Живописец Богдан Салтанов из Оружейной палаты жалуется, что ему за работы художественные не заплатили.

– Почему тебе, а не в палату?

– Подданный персидский, – виновато развел руками дьяк.

– Послать от моего имени в приказ, пусть разберутся, – решил Алексей Михайлович.

– Благодарю, государь, – поклонился боярин, собрав бумаги. – На сем, государь, дозволь откланяться.

– Скажи, Артамон Сергеевич, каково девичье имя твоей супруги? – внезапно спросил царь всея Руси.

– Евдокия Григорьевна, веры православной, урожденная леди Гамильтон, – повернувшись к столу, признался боярин. – Я могу узнать, чем вызван сей интерес к моей жене, государь?

– Бродят при дворе таковые слухи, Артамон Сергеевич, – откинувшись на спинку трона, слабо улыбнулся Алексей Михайлович, – что в бытность свою на английском острове посланником ввязался ты в схватку между армией мятежников, короля тамошнего казнивших и сохранивших боярскую честь отважных воинов. И что в кровавой той схватке ты спас от злобных бесчестных извергов прекрасную знатную девицу, на каковой впоследствии и женился. Подробности сих твоих приключений весьма живописны и многими даже на бумагу записаны[29]. Выходит, все сие есть правда?

– Увы, государь, увы, – пряча улыбку, низко поклонился своему господину дьяк Посольского приказа. – Поскольку сии забавные слухи меня не позорят, я их не опровергаю. Но и признать их за правду не могу. Очень жаль огорчать тебя, Алексей Михайлович, но свою супругу я встретил на журфиксе. Там мы познакомились, там возникли и выросли наши чувства. Каковые честной свадьбой и закончились.

– Где-где ты ее встретил? – нахмурился правитель.

– На журфиксе, государь. В Шотландии есть такой забавный обычай, на один день в неделю открывать двери своего дома для всех желающих. Приглашения не требуется. В сей день каждый человек с добрыми намерениями и с желанием поддержать интересную беседу может прийти на сей двор в гости, будет встречен с радостью, приглашен к столу, и хозяйка нальет ему настоящего индийского чаю. В нашем доме журфикс объявлен в пятницу вечером. Сиречь завтра. Мы с супругой были бы очень рады увидеть у себя и твое величество, Алексей Михайлович. – Боярин приложил руку к груди.

– Благодарю, Артамон Сергеевич, но у меня слишком много хлопот, – покачал головой царь.

– Не сочти за дерзость, государь… – Дьяк Посольского приказа замялся, но все же продолжил: – Прошло уже два года, государь. Ты не охотишься, не веселишься на гуляньях, не пируешь. Может статься, пришла пора оставить траур?

– Зачем? – пожал плечами правитель всея Руси. – У меня трое сыновей. Продолжению династии ничто не угрожает, смуты не случится. Мне вовсе не обязательно искать новую жену.

– Однако хранить траур тоже нет необходимости, государь. Приходи завтра к нам на журфикс, Алексей Михайлович. Немного развеешься, увидишь новые лица.

– Нет настроения, Артамон Сергеевич.

– Ты своими глазами увидишь мою супругу, о которой в Москве ходит столько сказаний! – сделал самую высокую ставку дьяк Посольского приказа.

– Я верю тебе на слово, Артамон Сергеевич, Евдокия Григорьевна несомненно очаровательна.

– В эту пятницу у нас театр, государь. Тебе будет интересно.

– Театр? – впервые заинтересовался правитель всея Руси.

– Не совсем театр, государь. Хорошие музыканты сыграют творения самых именитых композиторов. Ты получишь удовольствие.

В этот раз отрицание не прозвучало – Алексей Михайлович колебался.

– Мы с супругой будем ждать тебя, государь. – Опытный дипломат понял, что уговаривать более нельзя, ибо собеседник может решить, что на него давят. Артамон Сергеевич поклонился и вышел из залы.

* * *

Новенькие хоромы боярина Артамона Матвеева вполне подходили званию дьяка Посольского приказа: имели размеры почти двести на двести шагов, стояли на высокой белокаменной подклети, а кладка отличалась невероятной вычурностью. Где-то кирпичи лежали плашмя, где-то боком, выпирая гранями, где-то лежали на боку, либо стояли вертикально, где-то собирались в своды, либо выпирали, превращаясь в карнизы и полочки, а местами перемежаясь с яркими глянцевыми изразцами. По углам дома возвышались башенки с остроконечными кровлями, сложенными «шахматкой» из синих, желтых, белых и зеленых пластин, в центре дом закрывался столь же многоцветным куполом, а по краю стояли резные обелиски – каменные, но словно бы свернутые из толстых канатов.