все туда, / А я — оттудова”». Сравним: «Я и сейчас затосковал, / Хоть час — оттуда. / Вот где уж истинный провал, / Ну просто — чудо» /5; 54/. Кроме того, здесь, как и в стихотворении «Дурацкий сон, как кистенем…» (1971), лирический герой занимается самобичеванием, которое вдобавок выражено одинаковым стихотворным размером: «Я прожил целый день в миру / Потустороннем / И бодро крикнул поутру: / “Кого схороним?”» = «Вчера я бодро в унисон / Попал без грусти, / И было стыдно, как за сон, / В котором струсил» (АР-8-67). А другой вариант последней цитаты: «Когда спою я в унисон, / Бодр и не грустен…»/3; 79/, - фактически предвосхищает «Памятник» (1973): «Открывали под бодрое пенье, /Под мое…».

В стихотворении «Я прожил целый день…» герой иронически сообщает людям о загробном мире: «А там порядок — первый класс, / Глядеть приятно. / И наказание сейчас — / Прогнать обратно». А поскольку оба мира контролируются советской властью, то порядок — первый класс царит и здесь, как, например, в «Гербарии», написанном год спустя: «Под всеми экспонатами — / Эмалевые планочки. / Всё строго по-научному — / Указан класс и вид».

Этот же порядок находим в «Побеге на рывок», в «Сказочной истории» и в «Палаче»: «Положен строй в порядке образцовом» /5; 170/, «Аккуратно на банкетах: / Там салфетки в туалетах» (АР-14-147), «А грязи нет — у нас ковровые дорожки» /5; 140/. Последняя реплика принадлежит палачу.

Помимо порядка, во владениях власти царит малина (изобилие), причем как на этом свете, так и на том: «Жизнь — малина — на приеме, / Спецотряд в дверном проеме» («Сказочная история»; черновик — АР-14-147) = «Там малина, братва, — нас встречают малиновым звоном!» («Райские яблоки»); «Отказа нет в еде-питье / В уютной этой колее» («Чужая колея»), «И без похмелья перепой, / Еды навалом» («Смотрины») = «Там, кстати, выпить-закуситъ — / Всего навалом» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»). Впервые же данный мотив встретился в «Колыбельном вальсе» (1966) Александра Галича, где власть также контролирует потусторонний мир: «Идут им харчи казенные, / Завозят вино — погуливают. / Сидят палачи и казненные, / Поплевывают, покуривают». Причем если у Галича «сидят палачи и казненные», то у Высоцкого сказано: «Там встретились кто и кого / Тогда забрали» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»). Подобное же «единение», хотя отнюдь не добровольное, царит и в этом мире: «Здесь, в лабиринте, / Мечутся люди. / Рядом — смотрите! — / Жертвы и судьи» («В лабиринте», 1972).

Теперь остановимся на сходстве ситуации в «Чужой колее» и «Райских яблоках», включая упомянутый мотив изобилия: «Отказа нет в еде-питье / В уютной этой колее» = «Хлебный дух из ворот — так надежней, чем руки вязать» (СЗТ-3-301), «Золотая стерня — ни оград, ни заборов — занятно!» (АР-3-158); «Попал в чужую колею / Глубокую» = «Да куда я попал — или это закрытая зона?»[507] [508] (АР-3-166); «Я кляну проложивших ее» = «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать»; «Здесь спорт кто-то с колеей / До одури» /3; 449/ = «Я читал про чертей — я зарежу любого на спор» (АР-3-157); «Вполне надежные края / Имеет эта колея» /3; 449/ = «…так надежней, чем руки вязать» (СЗТ-3-301); «Как неродная, колея» /3; 450/ = «Мне в подобном раю обитать никакого резона» (АР-3-166); «Я грязью из-под шин плюю» = «В грязь ударю лицом»; «Расплевался я глиной и ржой / С колеей ненавистной, чужой» /3; 450/ = «И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых» (СЗТ-2-372).

Итак, власть контролирует земную и загробную жизнь. Последняя же, в свою очередь, делится на рай и ад. Каждый из этих образов в равной степени используется Высоцким для описания ГУЛАГа или советской жизни в целом. Например, в песне «Переворот в мозгах из края в край…» (1970), с одной стороны, «в Аду решили черти строить рай», то есть собрались совершить Октябрьскую революцию, а Рай, в свою очередь, является аллегорией власти, которая любит стрелять в людей: «А Он сказал: “Мне наплевать на тьму!”, - / И заявил, что многих расстреляет», — так же как и в «Райских яблоках»: «Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб».

А теперь — несколько слов о тождестве ада и рая: «И среди ничего возвышались литые ворота. <…> Седовласый старик что-то долго возился с засовом» («Райские яблоки») = «Ворота ада на засове» («День без единой смерти»). Кроме того, в рукописи последнего стихотворения встречается такой вариант: «На райских кованых вратах / Замок висячий на засове». Здесь Высоцкий зачеркнул слово «райских» и сверху написал: «адских» (АР-3-86).

Эти «адские кованые врата» напоминают также песню «Приговоренные к жизни», где то же самое говорилось о райских вратах: «Зачем стучимся в райские ворота / Костяшками по кованым скобам?» (данная тема разрабатывается и в черновиках «Пожаров»: «Пока у райских врат мы сдуру мялись, — / Набросили щеколду холуи» /5; 518/, то есть речь идет о тех же «холуях», которые, выполняя приказ властей, «вход в рай забили впопыхах, / Ворота ада — на засове» /4; 243/).

А отзвук кованых врат присутствует и в черновиках «Побега на рывок»: «Целый взвод до зари / На мне гвозди ковал» (АР-4-14). Да и в стихотворении «Когда я отпою и отыграю…» лирический герой был «посажен на литую цепь почета» (для сравнения — в «Райских яблоках» «возвышались литые ворота»).

Интересен в этой связи редкий вариант исполнения «Баньки по-белому»: «Эх, за веру мою беззаветную / Сколько раз отдыхал я в аду!»284; а в основной редакции: «Сколько лет отдыхал я в раю!».

Как видим, для рассказа о своем лагерном прошлом лирический герой использует образы рая и ада, поскольку оба являются отражением лагерной действительности: с одной стороны, жизнь в лагерях была невыносимой (потому — ад), а с другой стороны — это то, что обещали построить на земле все коммунистические идеологи (потому — рай). И в итоге: рай, обещанный большевиками, оказался адом. Поэтому и о вещей Кассандре было сказано: «Без умолку безумная девица / Свои пророчества кричала в этот ад» (АР-8-32).

Завершая разговор о «Райских яблоках», сопоставим их с «Письмом с Канат-чиковой дачи» (1977): «Подал знак платочком — значит, / Будут дергать наугад» (АР-8-45) (вариант: «Началось — держись, наш брат» = «Стали нас выкликать по алфавиту — вышло смешно» (АР-17-202).