Братец Клаус… Наверное, любимый братец, коль перевозят его в похожем на гроб ящике, а потом сажают на цепь и кормят мертвечиной. Любимый, а как же иначе?!

Тварь скалилась и молчала.

– Ирма по тебе соскучилась, Клаус. – А фон Клейст уже тянулся, нет, не за автоматом, а за висящим на поясе мечом. Мечом! – Пойдем домой, братец. Она ждет тебя. Она ждет. И много-много крови ждет тебя. Свежей, горячей! И не из чашки будешь пить, а как захочешь: горло порвешь – и вся кровь твоя. Хочешь так, Клаус? Ну, скажи, что хочешь!

Только Клаус не говорил, зыркал красными глазами, и во взгляде его было неверие. Сумасшедший, но не идиот. Тварь бесчувственная, но не безмозглая.

А Деймос все бросался и бросался ему под ноги. Скоро темный пес лишится еще одной головы.

– Деймос, прочь! – скомандовал фон Клейст, и пес подчинился, вышел за пределы хоровода, но в любой момент был готов броситься в бой, рвать и убивать за своего хозяина.

– Ирма плачет каждый день по тебе. Слышишь, Клаус? Твоя любимая младшая сестричка плачет. А я нашел способ тебя спасти!

Хоровод замедлился. Клаус прислушивался к словам фон Клейста. Понимал ли?

– Это место особенное, да? Ты же чувствуешь это, братец! – с жаром говорил фон Клейст. Ишь какой: на руках черные перчатки, а сами руки крепко сжимают рукоять меча. Старинного, видимо, родового, с украшенной самоцветами рукоятью. Рукоять эту Ольга видела особенно отчетливо, и кажется, что не в первый раз.

– Моя болезнь здесь окончательно прошла. На коже не осталось и следа от тех язв. Ты же помнишь, как я мучился, Клаус? Да, каждый из нас чем-то жертвовал. Я этим, Ирма красотой. А ты чем? Ты же был самый старший, самый сильный из нас. Заигрался, Клаус? – Фон Клейст перехватил рукоять поудобнее. – Заигрался, забыл правила рода. Это только сначала кажется, что много крови – это хорошо, что от нее и сила, и острота ума, и приятный хмель. А потом что? Для таких, как мы, Клаус, кровь – хуже наркотика! Может быть, когда-то давным-давно, в старинных легендах предки наши и были сверхлюдьми. Не-людьми были! Но те времена давно канули в лету! – Фон Клейст сорвался на крик. – Да, у нас по-прежнему остались преимущества перед простыми смертными, но мы должны быть предельно осторожными! В малых дозах кровь – наш священный Грааль, а в больших – наша погибель! Ты понимаешь меня, Клаус? Понимаешь, почему я так с тобой поступил? Ты переступил черту! Рано или поздно ты погубил бы не только себя, но и нас с Ирмой. Весь наш род погубил бы. А сколько там осталось того рода? Мы втроем да парочка кузенов. И, заметь, ни у одного из нас до сих пор нет потомства! Я знаю, ты старался, Клаус. Я знаю каждую из тех несчастных по именам. Своих тоже помню, не сомневайся. Вот только мне хватило терпения, чтобы дождаться, чтобы понять, что эксперимент не удался, а ты… Ты убивал их после первой же ночи.

– …После третьей. – Этот голос был сиплый, наполовину голос, наполовину звериное рычание.

– Заговорил, – сказал фон Клейст удовлетворенно. – Вот видишь, братец, в этом удивительном месте к тебе возвращается разум! Сколько лет ты молчал? Не помнишь? А я помню! Двенадцать! Двенадцать лет мы с Ирмой не могли вытянуть из тебя ни слова. Но теперь все самое страшное позади!

Ольге показалось, что фон Клейст прячет меч обратно в ножны. Вот такая доверчивая и трогательная братская любовь. Все самое страшное позади!

– Я их подчиняю… – Клаус вытянул вперед руки. Теперь он был похож на отощавшего, облезлого медведя. Все еще смертельно опасного медведя. – Как в той старой книжке… – Слова давались ему с трудом. Двенадцать лет молчания не прошли даром. – Дедова книга в кожаном переплете.

– Я помню, братец! – Фон Клейст расплылся в мечтательно улыбке. Правая рука его по-прежнему лежала на рукояти меча. И в жесте этом не было никакой расслабленности. – Славные были денечки. Славные сказки нам тогда рассказывали! Только, подожди, ты говоришь, что это не сказки, что книга предков не врала, и мы можем стать теми, кем были рождены? Можем стать сверхлюдьми!

– Они сначала умирают, а потом возвращаются. – Теперь улыбался Клаус, улыбался, проводил языком по острым клыкам. – И слушаются. Не сразу, но я смогу научить…

– Что ты сделал, брат? Как у тебя получилось? Мы ведь пробовали дома, ты должен помнить. Еще в молодости, начитавшись книги предков, мы пробовали, но они умирали навсегда. Что изменилось? Что изменилось в тебе сейчас, Клаус?

Было очевидно, что этот вопрос волнует фон Клейста так сильно, что он готов повременить с казнью. Или даже помиловать любимого братца Клауса.

– Что изменилось? – Клаус больше не облизывался, он ухмылялся свирепой, саблезубой улыбкой. – Я единственный из нас всех позволил себе быть тем, кто я есть на самом деле. Мы хищники, братец Отто! – в голосе его послышалась ирония. Самая настоящая ирония. Он больше не был безумным существом, в его красных глазах светился разум.

– Двенадцать лет, Клаус… – напомнил фон Клейст. – Что изменилось за двенадцать лет? Почему именно сейчас?

– Место… – Клаус смотрел поверх его плеча, и Ольга была почти уверена, что смотрит от на нее. Видит, чувствует, ждет. Или приглашает присоединиться к этой странной игре? – Место особенное. Слышишь зов? Уверен, Ирма его слышит. Ирма всегда чувствовала все тоньше и острее. Она лучшая из нас троих, чтобы ты там ни считал.

– Что с местом? – В голосе фон Клейста послышалось раздражение пополам с нетерпением.

– Вспомни черную книгу, Отто. Вспомни, что в ней написано про особенные места? Такие, где солнце не жжется, где проще управиться с нашей жаждой.

– Думаешь, это оно?

– Я знаю. – Клаус усмехнулся. Поразительно, с какой скоростью он менялся, как неумолимо быстро обретал и разум, и хватку! – Ты говорил про наш священный Грааль, братец? Так вот я его нашел.

– Здесь? – Фон Клейст подался вперед.

– Здесь. – Клаус отступил на шаг. – Ты говоришь, кровь убивает? А я говорю, что одно и то же вещество может быть в равной мере и смертельным ядом, и лекарством.

– Кровь? Ты хочешь сказать, что наш священный Грааль – это человек? – Фон Клейст явно не верил.

– Мне так думается… – Теперь уже Клаус сделал шаг вперед, заставляя брата отступить. – Лекарство бывает очень горьким. Иногда от него невыносимо больно. Что ты знаешь о боли, братец?

– Ничего… – Фон Клейст казался растерянным. – Тебе ли не знать, что такие, как мы, не чувствуют боли! Это одно из преимуществ нашего вида.

– А я почувствовал! – Лицо Клауса исказила гримаса. – Мне хватило лишь одного глотка… – Он замолчал и, кажется, снова посмотрел на Ольгу. Мог он ее видеть в этой темноте? Или просто чуял? – Кажется, в тот раз я вообще впервые понял, что значит чувствовать. Ты сказал о плюсах, но не сказал о минусах. Таким, как мы, чужды не только обычные человеческие слабости, но и их маленькие радости. Вкус еды, вина, женщин… Ничего этого мы не чувствуем! Только кровь делает нас чуть более живыми, чем мы есть. Чуть более живыми и чуть более безумными. Но эта кровь… – Он мечтательно вздохнул. – Эта кровь обратила все вспять. Она вернула мне разум, братец Отто. Поверь, больше нет нужды держать меня на цепи и кормить объедками с твоего стола. Я знаю, что ты пытался. Может быть, пытаешься даже сейчас найти решение этой маленькой семейной проблемы. Я сам был таким в свое время. Верил, что можно достичь того, что даровано нам по праву рождения, стать тем, кем когда-то были наши далекие предки, минуя этот этап…