— Помалкивай! — приказал один из державших его оперативников — рявкнул, словно сплюнул.

Оперативник уже замахнулся, собираясь пресечь ненужные разговоры силой кулака, но тут раздался голос Вадима.

— Отбой! — негромко, но отчетливо проговорил он. — Это свидетель. Парни, ослабьте хватку.

Харитонова отпустили.

— Дайте мне воды! Воды дайте! Дайте мне чего-нибудь! — взвыла Оксана и, бросившись Генке на шею, забилась в истерике.

— У тебя всегда так — или только по воскресеньям? — усмехнулся он, обращаясь к Алене.

— Я бы на твоем месте не шутила. — Она бросила на соседа взгляд, исполненный ненависти.

— Тогда мы, пожалуй, в другой раз зайдем, — Генка развернул Оксану лицом к двери.

— Стойте, — приказал Вадим.

Парочку опять молниеносно скрутили. Оксана громко заверещала.

— Нежнее! — распорядился Терещенко.

— Нежнее не получается, он дергается!

— Да двинь ты ему, чтоб успокоился!

— Не бейте свидетеля, он мне живым нужен!

— Отведите их в спальню!

— Дама в обмороке!

— Тогда отнеси ее в спальню!

— Вы что там, внизу, не видите ни хрена?! Почему не сообщили, что не тот идет?

— Да тут уже десять человек прошли, все из этого подъезда!

— У Бяшкина батарейки в рации сели.

— Ларек за углом, мать твою. Пусть пойдет и купит!

— Не ругайтесь, тут женщины!

— Отпусти меня, я же свидетель, сукин ты сын!

Все эти фразы прозвучали одновременно и составили дикую какофонию, которую прервал на время исчезавший, но теперь опять появившийся Терещенко.

— Оттащите их в спальню, — распорядился он. — И чтобы ни звука до конца операции. — Он повернулся к ошалевшей Алене. — Почему вы не предупредили?

— Забыла, — призналась она.

— Постарайтесь вспомнить: больше гостей не ожидается?

Она пожала плечами и, не удостоив Вадима ответом, пошла на кухню. Нервы ее были напряжены до предела — не до препирательств с наглым следователем!

Тут рация в руке Терещенко угрожающе зашипела, потом затрещала. Он уставился на нее так, словно это была граната с вырванной чекой. Потом перевел взгляд на одного из омоновцев:

— И что это такое?

— Снизу передают, — пояснил тот.

— Это я и сам понимаю. Но что передают?

— А я похож на ретранслятор? — не очень-то вежливо осведомился омоновец и развел руками.

— Ладно! — взревел Вадим. — Все по местам!

Снова раздался звонок в дверь. Алена опять вздрогнула и, чуть помедлив, поплелась в прихожую. Теперь руки у нее свело только на последнем замке, но она и на сей раз справилась с железками, растянув в улыбке подрагивающие губы, открыла дверь.

В ноздри ей ударил густой аромат роз. Вслед за запахом на нее обрушились и сами розы — много, штук двадцать, все бордовые и с длинными ножками. Она с трудом смогла рассмотреть сквозь них бледное лицо Игоря.

— О нет! — простонала Алена. — А тебе что здесь нужно?

Таинственная фея надежды моей тайной!

Я жду тебя, как ждали сотни лет влюбленные пажи

На перекрестке Млечного Пути и вечности печальной

Цариц своих надежд и жриц своей любви… —

с воодушевлением продекламировал гость, поблескивая масленистыми глазками.

— Игорь, рифма еще не поэма, — проворчала Алена, в растерянности оглядываясь на дверь гостиной.

— Я не могу говорить с тобой жалкой прозой, — с благоговейным придыханием заявил Игорь, переступая порог. — Прости, что осквернил алтарь, где ты, владыка…

— Ладно-ладно, — отмахнулась Алена. — Раз уж пришел — не обессудь.

Живу лишь ради счастья тебя увидеть снова, —

продолжал он в том же духе.

— Одна лишь цель — царице угодить.

Живи со мной — или умри навеки!

Последняя фраза решила его судьбу.

— Пять — сорок четыре, — раздалось из гостиной.

Как и ожидалось, на Игоря налетели ураганом, подмяли под себя и долго еще копошились, пытаясь вытащить из общей кучи атаковавших.

Алене даже стало жаль этого странного романтика. Вообще-то раньше ей еще никто стихи не посвящал, если не считать одноклассника, который в классе третьем прислал записку. Но в тех строчках ошибок было больше, чем смысла, к тому же почерком одноклассник обладал весьма корявым, так что она посвящением это не считала. И вот теперь, когда нашелся человек, готовый говорить с ней исключительно на языке поэтов, его уводят мрачные омоновцы.

— А он-то здесь что делает? — осведомился Вадим.

— Вам лучше знать, я его не приглашала, — ответила Алена.

На сей раз она почувствовала ужасную слабость, ее даже закачало из стороны в сторону. Терещенко это заметил, подошел и, дружески обняв за плечи, легонько встряхнул.

— Ну, Аленушка, не расслабляйтесь, — шепнул он.

Она ему улыбнулась.

— А этого куда? — спросил парень в камуфляже и хитро подмигнул. — Хороша… работа со свидетельницей. Везет же некоторым!

Вадим отпрянул от Алены, словно от раскаленной лавы. Повернувшись к наглому омоновцу, рыкнул:

— В спальню!

Мечта моя сбылась, но счастье ускользнуло, —

взвыл Игорь, влекомый под руки двумя сопровождающими.

«Мне этого не пережить, — с грустью подумала Алена. — Я еще до Сакисяна в окно выпрыгну!»

Следующий звонок раздался спустя пять минут. На ватных ногах Алена поплелась к двери. Принялась возиться с замками, мысленно пообещав себе, что на этот раз запрет дверь только на один. Она уже не сомневалась в том, что следующий раз непременно наступит.

— Аленушка, ради бога, извините!

Она с ужасом смотрела на Игната Робертовича.

— В среду Таисия Александровна пригласила меня на день рождения Василия, — мямлил гость. — А вы не пришли на занятие. Я набрался наглости и решил сам к вам прийти. Я тут две статьи подготовил, как раз одна о Доме художника. Может, вы посмотрите, а то боязно показывать Аркадию Борисовичу без вашей оценки. Я ведь уже как-то привык…

Алена машинально кивнула, улыбнулась и указала в сторону гостиной.

— Если вы не заняты?..

Она вдруг почувствовала слабую надежду, даже прилив сил:

— Ой, Игнат Робертович, может, в другой раз?

— У вас гости? — расстроился профессор.

— Если бы…