Это неправда. Я отказывалась в это верить. Но разум подсказывает, что все это правда.

А потом я снова увидела собственное имя, как в записной книжке. Только теперь меня переполнял страх. Я ведь тоже каким-то образом связана с этим местом. Мой старший сводный брат наговорил ужасных вещей. Я всегда думала, что это просто оскорбления. Теперь я засомневалась. Не знаю, смогу ли заставить себя прочитать дальше, но понимаю, что должна. И что я обнаружила дальше… Моя жизнь будто развалилась на части. Теперь стало понятно, почему полжизни я чувствовала себя изгоем. Теперь я узнала, почему папа всегда так обращался со мной. Потому что на самом деле я была не их дочерью. И это еще не все: я мельком увидела строчку о моей настоящей матери, но я не могла прочитать ее, потому что мои глаза заволокло слезами…

Затем я услышала у двери шаги. Merde. Я захлопнула ноутбук. Он вернулся.

О боже. Как мне смотреть ему в глаза? Не сейчас. Не в таком состоянии. Теперь все изменилось, рухнуло. Все, во что я верила, разбилось вдребезги. Я даже больше не понимала, кто я такая.

Я побежала в спальню. Времени не было. В шкаф. Я рывком распахнула двери, проскользнув в темноту, и затаилась.

Он поставил пластинку, и по квартире разлилась музыка, та же музыка, которая доносилась до меня летними ночам. Как будто это специально для меня. Это разрывало мне сердце.

Это неправда. Это неправда.

Я услышала, как он вошел в комнату. Через замочную скважину наблюдала, как он ходит вокруг. Он стянул с себя свитер. Я увидела его живот, ту стрелку волос, которую заметила еще в первый день. Я подумала о девушке, которой я была, о той, что с балкона следила за ним. Я презирала ее за то, какой маленькой наивной идиоткой она была. Избалованный ребенок. Думала, что у нее проблемы. Она даже понятия не имела. Но в то же время, я сокрушалась о том, что потеряла ее. Понимая, что никогда не смогу к ней вернуться.

Он вплотную подошел к шкафу – я вжалась в темноту – а затем он снова отошел, направился в ванную. Я слышала, как он включает душ. Единственное мое желание – выбраться оттуда. Это был шанс. Я толкнула дверь и вышла. Передо мной пустая комната. Я слышала, как он ходит по ванной, как открывается дверь душа. На цыпочках я шла по полу. Почти бесшумно. Затем раздался стук во входную дверь. Putain

Я побежала назад, обратно в шкаф, снова пригибаясь в темноте.

Слышала, как затих душ. Слышала, как он пошел открывать, приветствовал в дверях того, кто пришел.

А потом раздался другой голос. Я сразу узнала его, конечно, я узнала. Какое-то время они разговаривали, но я не могла уловить, о чем именно они говорили. Я приоткрыла дверцу шкафа, пытаясь расслышать.

Потом они направились в спальню. Зачем? Что они делали в спальне? Для чего им двоим приходить туда? Я могла разглядеть их через замочную скважину. Даже в этих мимолетных взглядах я заметила, что их язык тела – какой-то странный, не до конца мне понятный. Но я понимала, что-то было неправильным… не таким, как должно быть.

А потом произошло это. Я видела их вдвоем. Видела их губы. Казалось, все происходит в замедленной съемке. Я так сильно впилась ногтями в ладонь, что думала, у меня вот-вот пойдет кровь. Этого не могло быть. Это было нереально. Я провалилась в темноту, зажав рот кулаком, впившись зубами в костяшки пальцев, чтобы удержаться от крика.

Я услышала, как снова включился душ. Вдвоем они идут в ванную, закрывают дверь. Теперь настал мой час. Меня не пугало, что они могут меня застукать. Теперь все было неважно, лишь бы выбраться оттуда. Я бежала так, словно спасала свою жизнь.

Вернувшись в квартиру, я разрыдалась. Я ревела так сильно, что едва могла дышать. Я не могла вынести эту боль. Я перебирала в уме все планы, которые строила для нас двоих. Я знала, что он тоже это почувствовал, то, что было между нами в парке той ночью. А теперь все разрушил. Он все испортил.

Я достала его портреты и заставила себя взглянуть на них. Горе превратилось в ярость. Гребаный ублюдок. Гребаный лживый fil de pute[92]. Я схватила нож для резки холста с таким острым лезвием, что можно пораниться, просто прикоснувшись к нему большим пальцем. Поднесла его к первому холсту и проткнула насквозь. Мне казалось, будто он наблюдает за мной своими прекрасными глазами, спрашивая, что я делаю, поэтому я проделала в них дыры, чтобы больше не чувствовать на себе его взгляд. А потом я порезала все, проткнула полотно лезвием, наслаждаясь тем, как оно рвется. Я потянула ткань руками, холст заскрипел, его лицо, его тело – все было разорвано на куски.

Меня била дрожь. Я посмотрела на то, что натворила, на беспорядок, на жестокость всего этого. Меня шокировало, что все это сделала я. По телу словно пробежал электрический ток. Чувство, похожее на страх, похожее на возбуждение. Но этого было недостаточно.

Я понимала, что должна была так поступить.

ДЖЕСС

– Мне пора, – говорит Ирина. Она бросает тревожный взгляд на темную пустую улицу за окнами. – Мы задержались.

Но мне неловко оттого, что мы позволяем бродить ее по городу одной. Она так молода, так уязвима.

– С тобой ничего не случится? – спрашиваю я. Она переводит на меня взгляд. В нем читается: Я так долго была сама по себе. Вряд ли кто-то позаботится обо мне лучше меня самой.

И есть какая-то гордость, своего рода достоинство в том, как она уходит. То, как она держится, с прямой спиной. Осанка танцора, наверное.

Я думаю о том, что Бен обещал ей помочь. Я тоже могла бы дать ей обещание. Но не знаю, смогу ли сдержать. Не хочется ее обманывать. Но в этот момент я даю себе клятву, что, если придумаю способ спасти ее, то сделаю это.

Пока мы с Тео идем к метро, я, пошатываясь, прокручиваю в голове все, что рассказала нам Ирина. Знают ли они? Вся ли семья в курсе? Даже «хороший парень» Ник? От этой мысли меня тошнит. Вспоминаю, как он сказал мне, что у него «перерыв в работе». Хотя, наверное, тебе и не нужно зарабатывать, если твой образ жизни финансируют куча продающих себя девушек.

И если семья Менье знала, что Бен узнал правду о «Ла Петит Мор», на что они могли пойти, чтобы никто не узнал тайну?

Я поворачиваюсь к Тео.

– Если бы история Бена попала в печать, полиции пришлось бы отреагировать, правда? А это и невозможно, если у Менье есть нужные связи с высокопоставленными людьми. Но, конечно, под давлением общественности начнется расследование.

Тео кивает, но я чувствую, что на самом деле он не слушает.

– Значит, он все-таки что-то нарыл, – говорит он вполголоса. В его интонации больше нет язвительности. Я пытаюсь понять, в чем дело. Неужто он взволнован?

– Это будет сенсация, – говорит он. – Огромная. Похоже на Президентский клуб, но намного, намного страшнее. Такие вещи получают награды…