Его лицо очень близко к моему. И я не совсем понимаю, как это произошло, но в какой-то момент он уже держит меня за подбородок и смотрит на меня, его прикосновение на удивление нежное; потом мой язык оказывается у него во рту, и он на вкус как сигареты и шампанское из клуба, и вдруг это становится одним из лучших вкусов, а он намного выше меня, так что у меня сводит шею, но на самом деле мне все равно, на самом деле мне даже нравится, потому что это так сексуально – это действительно чертовски сексуально – и в то же время неправильно, не в последнюю очередь потому, что на мне одежда его бывшей девушки.

И хотя он намного больше меня, это я проявляю инициативу и толкаю его обратно к раковине, и он мне это позволяет. Одна из его больших рук запутывается в моих волосах, другая скользит под это дурацкое крошечное платье. И только сейчас до нас доходит, что, наверное, все-таки стоит запереть дверь.

СОФИ

Пентхаус

Остальные ушли из пентхауса. Мими я отправила в ее квартиру, чтобы она ждала там. Не хочется, чтобы она стала свидетельницей происходящего. Моя дочь такая хрупкая. И наши отношения тоже.

Я захожу в ванную, смотрю на себя в зеркало, хватаюсь за край раковины. Вид у меня изможденный. Я выгляжу на все свои пятьдесят один. Жак был бы в ужасе, окажись он дома. Я приглаживаю волосы. Распыляю аромат за ушами, наношу на запястье. Припудриваю лоб. Затем наношу помаду. Моя рука дрогнула только единожды; в остальном я, как всегда, точна.

Потом вхожу в гостиную. На столе все еще стоит бутылка вина. Еще один бокал, чтобы собраться с мыслями…

Я вздрагиваю, понимая, что не одна. Антуан стоит у окна, наблюдая за мной. Мне не по себе от него.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Стараюсь полностью контролировать свой голос, хотя мой пульс зашкаливает.

Он делает шаг вперед, под свет софитов. На щеке еще алеет след от моей руки. Я не горжусь собой из-за утраты контроля. Это случается так редко; за эти годы я научилась обуздывать свои эмоции. Но в тех весьма редких случаях, поддавшись на провокацию, я, кажется, теряю всякое чувство меры. Гнев берет верх.

– Было весело, – говорит он, подходя ближе.

– Что именно было весело?

– О. – Он улыбается полоумной улыбкой. – Но ты же, конечно, уже догадалась? После всей этой истории с фотографией в папином кабинете? Ты знаешь. Оставляю эти маленькие записки для тебя в твоем почтовом ящике, под твоей дверью. Жду, чтобы забрать свои наличные. Мне, на самом деле, нравится, как ты все для меня упаковываешь. Это изящные кремовые конверты. Очень сдержанно.

Я смотрю на него в упор. Кажется, будто все только что перевернулось с ног на голову.

– Ты? Это был все время ты?

Он склоняется в небольшом притворном реверансе.

– Ты удивлена? Что я додумался до этого? Такой «бесполезный тепличный цветок» как я? Мне даже удавалось держать все в себе… до сих пор. Не хотел, чтобы мой дорогой братец тоже был в деле. Потому что, как ты хорошо знаешь, он такая же – как ты там снова выразилась? – пиявка, как и я. Он просто еще больший лицемер. Просто скрывает лучше.

– У тебя нет недостатка в деньгах, – говорю я ему. – Твой отец…

– Это ты так думаешь. Но, видишь ли, несколько недель назад мне показалось, что Доминик, скорее всего, попытается уйти. Я подозревал, она постарается прикарманить все мои накопления. Она всегда была жадной маленькой сучкой. А дорогой папочка такой гребаный скряга. Так что я хотел немного подзаработать, знаешь ли. Чтобы смыться.

– Это тебе Жак сказал?

– Нет, нет. Я сам во всем разобрался. Нашел записи. Папа ведет очень точные записи, ты знала? О клиентах, и о девушках. Я всегда подозревал тебя, но мне нужны были доказательства. Поэтому я и закопался в архивах. Всплыли сведения о некой Софии Волковой, которая «работала», – он жестом берет это слово в кавычки, – в клубе почти тридцать лет назад.

Это имя… Софии Волковой больше не существует. Я оставила ее там, заперла в той комнате с бархатными стенами.

– В любом случае, – говорит Антуан. – Я намного расторопнее, чем обо мне принято думать. И замечаю гораздо больше, чем кажется. – На его губах снова заиграла эта ухмылка маньяка. – Но тогда ты уже знаешь эту роль, правда?

ДЖЕСС

Мы с Тео вместе идем к метро. Забавно, как после того, как с кем-то переспишь (правда, то, что мы сотворили у раковины можно назвать «сном» с натяжкой), внезапно чувствуешь себя таким застенчивым, таким неуверенным, не знаешь, что сказать. Мне неловко, что мы потратили столько времени впустую. Хотя если признаться, это заняло не так уж много времени.

Тео поворачивается ко мне, лицо у него серьезное.

– Джесс. Ты не можешь вернуться туда. Обратно в логово зверя. Ты же все там разнесешь. – В его интонации нет той протяжной, язвительной нотки: в ней появилась мягкость. – Не пойми меня неправильно. Но ты производишь впечатление… немного безрассудного человека. Я знаю, ты, наверное, думаешь, что это единственный способ помочь Бену. И это действительно достойно похвалы…

Я внимательно смотрю на него.

– Похвально? Я не пытаюсь выиграть гребаный приз в школе. Он мой брат. Он все, что у меня осталось.

– Хорошо, – говорит Тео, поднимая руки вверх. – Это было явно неправильное слово. Но это слишком, слишком опасно. Почему бы тебе не пойти ко мне? У меня есть диван. Ты все еще будешь в Париже. И сможешь продолжить поиски Бена. Ты сможешь обратиться в полицию.

– Ага, в ту же полицию, которая якобы знает об этом месте и ничего не предпринимает? В ту же полицию, которая вполне может в этом быть замешана? Да, от этого было бы много пользы.

Мы вместе спускаемся по ступенькам в метро, оказываемся на платформе. Там почти пусто, только какой-то пьяный парень поет себе под нос на противоположной стороне. Я слышу грохот приближающегося поезда.

Внезапно я четко осознаю, что-то идет не так, хотя и не понимаю, что именно. Просто что-то вроде шестого чувства, я полагаю. Затем я слышу еще что-то: топот бегущих ног. Несколько пар бегущих ног.

– Тео, – говорю я, – послушай, я думаю…

Но прежде, чем успеваю произнести хоть слово, четверо здоровяков валят Тео на землю. Они в форме – полицейской форме, и один из них торжествующе держит в воздухе пакет с чем-то белым.

– Это не мое! – кричит Тео. – Ты подбросил это мне – твою мать…

Его слов уже почти не разобрать, я слышу только стон, когда один полицейский впечатывает его лицом в стену, в то время как другой надевает на него наручники. Поезд подъезжает к платформе: я вижу, как люди в ближайшем вагоне таращатся из окон.

Затем я замечаю, что по лестнице на платформу спускается еще один мужчина: постарше, в элегантном костюме под таким же элегантным серым пальто. Эти коротко подстриженные серо-стальные волосы, это лицо питбуля. Оно мне знакомо. Это тот парень, к которому Ник привел меня в полицейский участок. Комиссар Бланшо.