вы и ваши дети хорошо питались, а не для того, чтобы всем вместе сидеть и зевать от голода. Он же трудился, чтобы питать свою радость и чтобы делиться ею с теми своими созданиями, которые этого достойны. Усвойте раз и навсегда: чтобы все могли развлекаться, да ещё вечно, нужны забавные и вечные зрелища!

Как вы могли подумать, что Он взялся бы за сотворение мира, будь это скучно? Как такая безмерная сила могла создать нечто, лишённое жизни и радости? Расстаньтесь же с вашей серьёзностью, если вы хотите хоть что-то узнать о Нём и Его творении, особенно о той мельчайшей части творения, которая связана с нами, – о нашей Земле. Возможно, Солнце – Его любимая игрушка, мяч, который хочется бесконечно долго гонять. Луна – потешное зеркало с покрытой выпуклостями светлой поверхностью, чтобы Он глядел на свои забавные отражения. И наша Земля тоже одна из Его игрушек, устроенная вот как: это поле, разделённое плотной стеной крыжовника, боярышника, терновника и колючек. Человека Он поместил по одну сторону и сказал ему: преодолей ограду, за ней тебя ждут радость, простор, жизнь для избранных; ты будешь вместе с немногими смельчаками, которые, как и ты, справятся с препятствием. Ты будешь смеяться над горем лентяев, малодушных, трусов, упавших, побеждённых.

С самого начала большинство людей так и осталось за оградой, причитая и пытаясь оценить на глазок толщину тёмной стены терновника, измерить её высоту, длину, ширину, разглядеть, где спрятаны острые шипы, пересчитать их, отыскать проход, которого нет, сообразить что да как – вместо того чтобы смело броситься в самую чащу. Некоторые застревают в зарослях и не могут двинуться ни назад, ни вперёд. Они предпочитают жить с занозой в глазу, чем рисковать тем, что наткнутся на новые шипы. Они отчаянно вопят, и их стенания всё больше обескураживают тех, кто ещё не пробрался в эту стену. Те же немногие, что уже живут, смеясь, под защитой своего владыки – который находится в центре всего и смеётся громче всех, наблюдая за происходящим, – просто лопаются от смеха и хватаются за живот, чтобы не надорваться от радости.

Жалобы толпящихся за оградой только подбрасывают дров в костёр тех, что веселятся. Слыша отчаянные вопли застрявших в кустарнике, они прыгают от восторга. Вот такая это игра.

Тот, кто смело пройдёт сквозь стену человеческой боли, насладится божественным зрелищем: узрит своего Господа. Уподобится Ему, когда пересечёт чистилище из терновника, которое тот устроил, дабы порадоваться самому и поделиться радостью с избранными своими, – Ему, кто телом человек, но человек совершенный, на чьём радующемся теле нет ни единого шрама боли.

Люди, вы не были созданы для страданий. Ничто не творилось Им в час печали и ради печали, всё создано ради вечного веселья. Боль проходит (вы сами своим страхом вечно длите её существование), радость же – бесконечна. Вот истинный первородный грех, вот единственная купель. Трусы! Малодушные! Лентяи! Колеблющиеся! Медлительные! Пройдите сквозь ограду! Как поверхностно вы судите, если полагаете, что в том, что вы привыкли считать серьёзным, есть глубина! Превосходство человека над остальными животными в том, что он один наделён божественной привилегией смеха. Звери никогда не смогут общаться с Богом. Мы же хоть и можем услышать плач и жалобы маленькой жалкой мыши, но кто из нас слышал, как во всё горло хохочет какой-нибудь зверь?

Смех (радость) гораздо глубже плача (боли), ведь даже новорождённый, ещё ни к чему не пригодный человек прекрасно умеет бесконечно долго лить слезы. Лишь повзрослев, он позволит себе роскошь смеяться по-настоящему весело.

Пора привыкать смеяться над всем, о чём нынче плачут, чтобы становиться глубже и глубже. Человека можно воспринимать всерьёз, только когда он смеётся. Тогда мы становимся серьёзными от восхищения, или зависти, или тщеславия. То, что называют человеческим горем, – не что иное, как горячая и плотная радость, снаружи покрытая плёнкой застывших серых слез. Сорвите эту плёнку – вы обнаружите счастье.

До чего надоел романтический взгляд на людские несчастья: безобразное тело, болезни, страдания, нищету, старость, природные катаклизмы, голод. В них видели беды, о которых надлежит горько рыдать. Вглядитесь в них повнимательнее и узрите в их глубине живые источники веселья. Запомните раз и навсегда: Он ничего не создавал, охваченный меланхолией. Ничто в глубине своей не печально, всё исполнено радости.

Однажды Природа, старая приверженка академизма в искусстве, разлила по своей картине тысячи трепещущих оттенков света и цвета, разбросала восходы и закаты, тысячи переливов зелёного и голубого. «Вот! – сказала она в конце, отворяя двери своей мастерской слепцу. – Заходи и смотри!» По-вашему, она настолько глупа, что поступила бы так, не будь это забавно?

Для нас слепой – это олицетворение глубины, привилегии обладания полным зрением. В нём заключена радость всех оттенков света и всех красок. Если вы глядите на него с жалостью, вы просто безмозглые дураки. Смейтесь ему в лицо, этому баловню судьбы! Для этого природа и явила его вам. Вы ещё испытываете к нему сочувствие? Он вас не увидит. Вам ещё страшно? Но как раз он – единственный, кто не сможет с вами подраться.

Природа явила вам горбуна, чтобы вы смеялись ему вослед. В его горбатой спине она сокрыла источник его веселья. Поэту-горбуну, всю жизнь поющему скорбные песни, никогда не стать личностью глубокой, он так и останется самым мелкотравчатым на земле. Так и будет рыдать над собой и своим горбом – как ребёнок, которого напугали, сказав «У-у-у!», после того, как он похитил у нас ларец с сокровищами и взвалил его себе на спину, так и не сумев открыть.

Чем больше смеха способен человек извлечь из своего горя и боли, тем он глубже.

Смеяться от души может только тот, кто прежде вдоволь покопался в человеческом горе. Тот, кто смеётся просто так или пользуется поводами для радости, выисканными другими людьми, – лентяй или неумеха. Он смеётся непроизвольно, будто ему щекочут шею. И подобен тому, кто, глядя, как другие едят, надеется, что сам перестанет испытывать голод. Такими и были до сегодняшнего дня изобразительные искусства, театр, литература. Они плавали на поверхности людского горя, пользовались радостью, добытой другими, показывали её нам, не объясняя, как до неё добраться. Монолог Гамлета, ревность Отелло, безумие Лира, гнев Ореста, смерть Маргариты Готье, жалобы Освальда1 – у умного зрителя они должны вызывать лишь оглушительный смех.

Взгляните смерти в лицо, и вы не перестанете смеяться до конца своей жизни. Я утверждаю, что человек плачущий и человек умирающий – главные источники людского веселья.