Элсон и Литци стояли у церковной двери, слушали.

Теперь, держась за руки, они притрусили скользко́м.

Этот маленький белый мальчик? — сказала Литци.

Сказал, что мы умерли, сказал Элсон.

Боже мой, сказала миссис Ходж.

Все эти годы в нашей яме я лелеяла мечту, что когда-нибудь Аннализа и Бенджамин, мои дети…

Что? Присоединятся ко мне? В один прекрасный день присоединятся ко мне? Здесь? Это было нелепо.

Я вдруг поняла, насколько нелепо.

Бедная я, бедная.

Бедная я, столько лет.

Никогда они не присоединятся ко мне здесь. Они состарятся и умрут, и упокоятся там, в тех далеких местах, куда их увезли (когда их увезли от меня). Сюда они не вернутся. И вообще, зачем мне это? Я этого хотела, пока только ждала, веря, что я приостановлена на время. Но теперь, теперь, когда я…

Теперь, когда узнала, что мертва, я захотела для них только одного: чтобы они отправились туда, куда им следует. Прямо туда. Где бы оно ни находилось. И, почувствовав это, я поняла, что и сама должна отправиться туда.

Я посмотрела на Литци так, как смотрела на нее прежде, словно говоря: Что скажешь, леди?

Я сделаю то, что будете делать вы, миссис Ходж, сказала Литци. Вы всегда были мне как мать.

Но грустно.

Ко мне только-только вернулся голос, и вот уже пора уходить.

Элсон? — сказала я.

Нет, сказал он. Если такие понятия, как доброта, братство, искупление, существуют и их можно обрести, то ради этого иногда требуется кровь, месть, животный ужас прежнего преступника, устранение бессердечного угнетателя. Я собираюсь остаться. Здесь. Пока не отомщу. Кому-нибудь.

(Такой милый мальчик. Такой гордый. Такой яркий.)

Мы умерли, сказала я.

Вот он я, сказал он. Я здесь.

Больше я ничего не стала говорить, потому что, если он хотел остаться, я не должна ему препятствовать.

Мы все должны делать то, что хотим.

Готова? — спросила я у Литци.

Словно в память о прежних временах она подмигнула мне обоими глазами, а это всегда означало: Да.

Дорогой брат, постскриптум… Написала то, что выше, пошла в кровать… Немного спустя меня разбудил стук копыт… Позвала Грейс, и она мне помогла сесть в кресло-каталку и подкатила к окну… И кого, представь себе, я увидела, если не самого мистера Л… Клянусь тебе… Он уезжал и казался таким сутулым и усталым в седле… Я открыла окно и прокричала «доброму старому Мандерсу», чтобы подтвердил… В самом ли деле это през-нт… И какова должна быть степень его сердечных страданий, чтобы приходить сюда в такой холодный и жестокий час ночи?

Теперь я должна попросить Грейс помочь мне вернуться в кровать… Стараюсь как могу обращаться к ней только при крайней необходимости, потому что она в последнее время не расположена ко мне… Все время в дурном настроении, никогда больше не смеется со мной… словно устала от меня, и кто может ее винить… мало радости быть на побегушках у того, кто так обездвижен… И я не могу ее винить, потому что боли у меня недавно усилились и мое хорошее настроение часто портится… но она не друг… Я постоянно должна напоминать себе об этом… Она нанята, чтобы заботиться обо мне… И это ВСЁ.

Брат, когда ты вернешься домой? Я знаю, ты занят своими собственными делами… но не могу поверить, что ты не чувствуешь одиночества… Или, может, ты очаровал какую-нибудь леди из прерий… Твоя сестра устала, одинока и больна… Неужели ты меня больше не любишь, неужели больше не хочешь увидеть меня?.. Пожалуйста, приезжай домой… Не хочу тебя тревожить… Говорю это не ради того, чтобы заставить тебя вернуться, но чувствую себя теперь так плохо. Слабость, и мысли скачут, и есть не могу… Разве мы, которые так любим друг друга, не должны быть вместе?

Пожалуйста, вернись домой. Мне тебя так не хватает. И здесь, в этом месте, у меня нет настоящих друзей.

Твоя любящая сестра,

Изабель.

Когда през-нт появился из часовни, я помчался со всех ног к сторожке чтобы отпереть ворота през-нт вышел без единого слова казался рассеянным протянул руку пожал мне тепло локоть запрыгнул на спину своей лошадки и я испугался как бы вся компания не попыталась усесться на нее но эта маленькая героическая лошаденка собралась с духом и поскакала с большим достоинством прочь словно имея в виду защитить репутацию през-нта действуя таким образом будто подошвы през-нта не волочатся по земле и я тебе говорю Том эта благородная кляча могла бы нести на спине Геркулеса или Дж Вашингтона с такой гордостью она вышагивала, когда они исчезли в холодной ночи на Р-стрит.

Я Том когда закрывал ворота чувствовал что за мной наблюдают поднял голову и увидел что наша «таинственная девица» на противоположной стороне улицы сидит на своем всегдашнем посту у окна и поднимает это окно из своего сидячего положения со значительным усилием чтобы крича спросить у меня не през-нт ли проехал сейчас и я крича ответил да он и мне было грустно Том потому что я ее видел и знал еще когда она была маленькой девочкой которая могла сама ходить и бегать со всеми другими и ей теперь наверно около 30 и чувствуя к ней расположение теперь и прокричал чтобы она закрыла окно потому что холодно а она и так насколько я слышал побаливает и она поблагодарила меня за мою заботу и сказала что какие печальные новости про сына през-нта правда и я сказал ох очень печальные и она сказала что теперь она надеется ребенок попал в места получше и я ответил я тоже надеюсь и молюсь об этом и наши голоса повисли в воздухе словно мы были последние живые души на земле и я пожелал ей доброй ночи и она мне пожелала и опустила окно а скоро и свет у нее погас.

Последовал массовый исход из часовни, и наша когорта разом вылетела сквозь все четыре стены.

Многие сдавались еще в движении.

Мы с мистером Бевинсом бросились прочь вместе, когда чернильно-черная ночь вокруг часовни осветилась множественными вспышками явления взрыва световещества.