Об англо-нидерландском пакте ему ничего не известно. Однако он не отрицал того, что этот пакт мог быть заключен. Мне кажется, он знает о пакте, но не вправе показать это. Беседа наша протекала в самом сердечном тоне, но у меня осталось такое чувство, что посол был сдержанней, чем прежде, когда мы с ним обменивались мнениями. Пожалуй, я был излишне откровенен, но он торжественно обещал мне держать в тайне все, что я ему сказал.

Сегодня, вернувшись от одного из сотрудников нашего посольства, мы застали у себя Армана Берара: он пришел в гости к нашим детям, которые, кстати, давно уже вышли из детского возраста. Он попросил меня уделить ему несколько минут для разговора наедине о германо-французских отношениях. Я старался отделаться шуткой, сказав, что этот вопрос не такой уж животрепещущий, чтобы не спать из-за него ночами. Однако он сохранил серьезность и сказал, что Геринг и Геббельс хотят этой зимой начать войну с Францией и захватить Саарскую область, где на 13 января намечен плебисцит. Кроме того, он сообщил, что к границе этой спорной области стягиваются войска, там строятся казармы и солдаты непрерывно проходят боевую подготовку.

Я заметил ему, что скорее всего Гитлер не рискнет сейчас начать войну. Но Берар утверждал, что немцы уверены в победе, а потому достаточно малейшего повода – какого-нибудь акта насилия в Саарской области или экономического упадка в Германии, – и за этим немедленно последует нападение на Францию. Я напомнил Берару о том, какую позицию заняла Англия, и заметил, что, по-видимому, Франция и Англия обладают более мощным воздушным флотом, чем принято считать. Он не ожидает решительных действий со стороны Англии и опасается, что французская столица и вся страна будут терроризированы и разрушены, даже если Германия в конце концов потерпит поражение. Берар посоветовал нам изменить свои планы и отказаться от своей рождественской поездки в Америку – слишком много важных событий может произойти в это время. На это я сказал ему:

– Мне непременно нужно быть 27 декабря в Вашингтоне по делу. Если хотите, телеграфируйте президенту Рузвельту, что вы меня не отпускаете!

Он рассмеялся, но ушел от меня очень встревоженный. Из этого случая видно, какая здесь теперь напряженная обстановка. Наш атташе по сельскому хозяйству, изучающий продовольственное положение в Германии, сказал мне сегодня:

– Я не удивлюсь, если в ближайшие дни германское правительство насильно захватит принадлежащие Свифту запасы свиного сала, которые хранятся в Гамбурге и его окрестностях. В Германии нет жиров и получить их неоткуда. Компания Свифта отказалась принять марки в уплату за сало.

В Соединенных Штатах публично обвиняют американского посла в Мексике Джозефуса Дэниелса в том, что он одобрил антирелигиозную программу мексиканского правительства. Многие американские католические ассоциации взяли его под обстрел. С тех пор как он в 1889 году посоветовал мне держать конкурсный экзамен в университет в Роли (Северная Каролина), а не в Уэст-Пойнт[10] и я занял второе место, мы с ним близкие друзья. Не знаю, что он сделал в Мексике, но это способный человек с демократическими убеждениями, и я надеюсь, президент не отзовет его. Это превратило бы Дэниелса в героя в глазах американских протестантов и всех либерально настроенных демократов. Американские католики не имеют права указывать мексиканскому народу, как ему следует поступать.

Понедельник, 22 октября. Сегодня у нас завтракал Уильям Хиллман. Воскресенье он провел в Дрездене у Ганфштенгля, над которым смеются все дипломаты, и у нацистского губернатора Саксонии. Он рассказал, что за обедом австрийский генеральный консул в Дрездене клялся в своей верности нацизму и восторженно говорил о тоталитарном режиме в Германии. Я думаю, что он попросту подкуплен и хочет помочь нацистам вынудить Австрию присоединиться к Германии.

Хиллман сказал, что губернатор Саксонии, ставленник Гитлера, произвел на него впечатление человека жестокого, способного на самые бесчеловечные поступки. Ганфштенгль, по его словам, оказался гораздо умнее, чем он ожидал. Кроме того, он сообщил, что Гитлер намерен предложить Англии пакт о ненападении с воздуха.

Среда, 24 октября. Сегодня утром приходил доктор Макс Серинг, знаменитый ученый, бывший профессор экономики и политической философии Берлинского университета. Он оказал мне, что намерен обратиться с письмом к Генри Уоллесу. В 1930 году он вторично объездил всю Америку, где уже побывал в 1882 году, изучая экономику и сельское хозяйство. Уоллес в своем письме просил меня повидаться с профессором и, если он пожелает, разрешить ему пользоваться нашей дипломатической почтой.

Доктору Серингу семьдесят семь лет, но он еще полон сил. Месяц назад он выступил с лекцией на международной конференции в Бад-Эйлзене, где доктор Шахт произнес речь о финансовом положении Германии. Прочитав мне черновик своего письма к Уоллесу, доктор Серинг с большим беспокойством заговорил о современном экономическом положении Германии. Он сказал:

– Эти люди понятия не имеют об экономических и исторических проблемах. Они жертвуют культурой и интеллектуальной жизнью Германии во имя своих фантастических идеалов единства и полнейшей независимости от всего мира, что совершенно немыслимо для великой державы.

Я рассказал ему некоторые факты, которым сам был здесь свидетелем, и повторил кое-что из того, что сказал Гитлеру и Русту 7 марта 1934 года относительно академической свободы и ее значения в современном обществе. Доктор Серинг удивился, но был рад узнать, что я сказал это. Затем он довольно долго рассуждал о том, что он называет невозможным мировым комплексом.

Он говорил о теперешнем германском правительстве, которое, по его словам, «заняло агрессивную позицию против всех своих соседей, тогда как война уничтожит западную цивилизацию».

– Это правительство, – сказал он, – требует от университетов, церквей и народа подчинения своим детским фантазиям. Оно не допускает свободы слова, совести и действий. Это погубит нас. Мы просто не вынесем этого. Я уже не молод. Я против такого режима и не упускаю возможности открыто высказать свое мнение. Пусть они убьют меня, если им угодно. Все равно я им не подчинюсь.

Мужество и целеустремленность этого старого человека произвели на меня огромное впечатление. Когда он сказал, что нынешний строй не может долго продержаться в Германии, я подумал о том, как он практически представляет себе борьбу против этого режима. Рейхсвер признал неограниченную власть Гитлера, как от него потребовали, когда умер Гинденбург. Кабинет министров также беспрекословно покорился, когда в начале августа были изданы новые «законы» и 17 августа состоялись выборы, которые проводились в такой обстановке, что всякий немец, голосуя «против», рисковал свободой и даже жизнью. На первом официальном заседании кабинета министров в октябре Гитлер заставил каждого члена кабинета принести новую присягу в беспрекословном повиновении. Только один из министров – Эльц-Рубенах отказался от присяги. Если бы отказались все, могла бы начаться революция, но половина кабинета покорна Гитлеру, а другая половина сразу же отступает, едва дело доходит до настоящей борьбы.